Теперь реальным стало только то,
Что можно было взвесить и измерить,
Коснуться пястью, выразить числом.
И новая вселенная возникла
Под пальцами апостола Фомы.
Он сам ощупал звезды, взвесил землю,
Распялил луч в трехгранности стекла,
Сквозь трещины распластанного спектра
Туманностей исследовал состав,
Хвостов комет и бег миров в пространстве,
Он малый атом ногтем расщепил
И стрелы солнца взвесил на ладони.
В два-три столетья был преображен
Весь старый мир: разрушен и отстроен.
На миллионы световых годов
Раздвинута граница мирозданья,
Хрустальный свод расколот на куски
И небеса проветрены от Бога.

Миф о всесилии науки был развеян в XX столетии, когда стало ясно, что в постижении ряда явлений ученые нисколько не продвинулись (об этом – чуть ниже), но тогда людям казалось, что еще немного – и все будет объяснено рационально и без всякой мистики. В те годы успехи естественных наук действительно заставляли некоторых христиан пересматривать отношение к Церкви, к ее таинствам и преданиям. Многие стали рассуждать так: «Нет, я в чудеса не верю. В них верили эти древние – темные, суеверные, необразованные люди, которые не знали того, что мы знаем сейчас. Современная наука покончила с чудесами. Масло и слезы не могут течь из деревянной иконы».

Это суждение трудно назвать справедливым: древние не были так уж глупы. Не хуже нас они знали о законах природы. Вот летописец передает, 27 ноября 1169 года во время штурма Новгорода дружиной Андрея Боголюбского жители осажденного города вынесли на стену икону Богородицы. При этом, повествует летописец, одна из неприятельских стрел вонзилась в икону, и икона ликом обратилась к городу, источая слезы. Слезы упали на фелонь новгородского епископа Иоанна, и он воскликнул: «О, дивное чудо! Как из сухого дерева текут слезы? Царице! Ты даешь нам знамение, что сим молишься пред Сыном Твоим об избавлении града». Вскоре воодушевленные новгородцы отразили суздальские полки.

Наверняка, если бы епископ допускал, будто неодушевленным предметам свойственно плакать, восхищенный возглас никогда не родился бы в его груди (а летописцам не пришло бы в голову писать об этом). Нет, святитель Иоанн не хуже нас знал, что плачут люди, но никак не их изображения.

Мне могут сказать – неужели я спорю с тем, что наука уничтожила суеверия. Нет, не спорю, уничтожила. Но какие?

В Древней Руси верили, например, что львица рождает детеныша мертвым и слепым, а на третий день лев дует на него, и тот оживает. («По трех же днех приидет лев и дунет в ноздри ему и оживет».) Вера эта была основана на невежестве, и наука ее уничтожила. Но оживление львенка было именно научным представлением. Сочинение «Физиолог», откуда взят этот пример, нигде не говорит о чуде.

«Вера в чудеса зиждется не на невежестве, она и возможна только постольку, поскольку существует знание… – пишет английский писатель Клайв С. Льюис. – Если бы нам предлагали считать чудеса нормальным явлением, с развитием науки в них было бы все труднее верить.

Именно так уничтожила наука веру в людоедов-муравьев, в одноногих людей, в острова, притягивающие корабли, в русалок и драконов. Но все это и не считалось чудесами – сведения эти были, в сущности, наукой, и другая, лучшая наука опровергла их. С чудесами все иначе. Когда заранее известно, что речь идет об инородном вторжении в природу, никакие новые познания не могут ничего внести. Основания для веры и неверия всегда те же самые».

Итак, основания для веры и неверия всегда те же самые – и сейчас и тысячу лет назад. Но коль скоро мы заговорили о том, почему люди отрицают чудесное, нужно упомянуть об одном распространенном суждении. Вот оно: законы физики незыблемы, «необходимо истинны». Нарушение их – внутреннее противоречие. Никто и ничто не властно преступать установленные законы, а значит, чудеса в принципе невозможны.

Это рассуждение выглядит безупречным, но вот вопрос: действительно ли чудо нарушает законы? Немного подумав над этим, мы поймем, что ответить «да» можно только при одном допущении – что все существующие законы нам известны. В этом случае мы действительно можем быть уверены, что чудес нет и не предвидится, и тогда нам остается только посвятить жизнь борьбе с суевериями.

Но вдруг какой-то из законов мы пропустили? Дикарю, живущему на экваторе, трудно поверить в то, что вода бывает твердой и белой, а люди ходят по ней, как посуху, – он ничего не знает о таком факторе, как мороз, и о таком законе, как замерзание воды при температуре ниже нуля. Конечно, мы можем утверждать, что мироточения не бывает, потому что мы никогда не видели, чтобы что-то текло «из ниоткуда». Но разве не тем же аргументом пользовался житель экватора, оспаривая существование льда?

Нет, чудо не отрицает привычные нам законы; просто оно говорит, что задействованы новые законы, новые, неизвестные факторы.

Так об этом говорит и Блаженный Августин: «Чудо не противоречит законам природы; чудо противоречит нашим представлениям о законах природы».

«Необходимость, неизбежность законов не опровергает возможности чудес, но подтверждает, что они возможны при вмешательстве некоей дополнительной силы, – пишет Льюис. И добавляет: – Чудо не беспричинно и не лишено последствий. Причина его – Бог, последствия идут по законам природы».

Но, кажется, мы добрались до главного. Не здесь ли кроется главная причина, по которой люди и сейчас отвергают чудеса? Может быть, им просто не хочется признать существование этой «дополнительной силы»? Ведь мы только-только стали привыкать к тому, что «хрустальный свод расколот на куски, и небеса проветрены от Бога»…