Смолкала псня. Двушки не сразу начинали разговор, на них тоже вліяла общая гармонія с чувством сптой псни. Но вот двушкж, точно пребудившись, начинали перебрасываться словами и фразами. Аверьянов вставал, благодарил двушек за псню и, прощаясь, уходил. Он просили его посидть еще и разсказать что-нибудь. Но рдко когда он оставался. Он знал, что посл псни опять будут разговоры и шутки, и впечатлніе псни испарится. А для него оно было чм-то святым, чего он и сам не мог объяснить себ, и он старался продлить это чувство и уходил. Он уходил куда-либо в уединенный уголок, или в безлюдный улицы, гд порой он останавливался перед домами, точно их видл в первый раз. О чем он думал в такія минуты, навряд-ли он бы и сам мог отвтить. Выть может, он искал разршенія неразршенных им вопросов; быть может он молился какому-либо одному ему вданному богу, но только он возвращался всегда умиротворенный и вдохновленный какой-то невдомой силой. Аверьянов, войдя в спальню, почтительно снял фуражку и, улыбнувшись, проговорил: Мир вам, русскія гражданки!

— Здравствуйте, Семен Матвевич! — отвтили двушки. — Вы как булдахтер, с книжкой-то ходите. — проговорила красивая и стройная двушка Катя.

— Булдахтер не булдахтер, а на старшаго дворника похож, когда он идет в участок паспорта прописывать, — отвтил Аверьянов, не поправляя ея ошибки.

Двушки весело засмялись рзкому сравнению, а он спросил: «Что, дома Вра Константиновна?» — ни к кому в сущности не обращаясь, а спрашивая как бы всх.

— Дома, — отвтила Катя, шутя, и капризно надувая губки, — только к своей землячк и ходите, а не к нам, — проговорила она обиженно.

Аверьянов покраснл. Он был застнчив с женщинами, а с двушками в особенности.

— Что вы, Катя! — отвтил он, — я не длаю никакого различія… Гд найдется пріятная компанія и не чуждаются меня, там и провожу время.

— Знаем, знаем, — бросив лукавый взглд, проговорила Катя, тпіась его стыдливостью, и добавила:

— Идите, идите, она только что пришла из церкви.

Аверьянов повернул налво и пошел по проходу, около окон. Он подошел к одному столику, за которым сидли три женщины и пили чай.

— Чай да сахар вашей милости! — проговорил Аверьянов.

— Просим милости, — отвтили он в один голос.

Вра Константиновна, высокая женщина лт двадцати восьми — встав с табуретки и подавая руку Аверьянову, проговорила:

— Здравствуйте, Семен Матвевич! Садитесь с нами чаевничать!..

— Блаодарю вас, только что былое дло, — отвтил Аверьянов, садясь на принесенную им табуретку от другого стола.

— Чай на чай то ничего, а палка на палку то плохо, — сострила старушка в очках и добавила:

— Прости ты меня Господи гришицу.

Аверьянов посмотрл на старушку, улыбнувшись чему-то. Быть может он улыбнулся своей мысли с какою он ршил зайти к ним сегодня. Она заключалась в слдующем. Боле года он был знаком с этой старушкой, блаодаря тому, что она была компаніонкой по чаепитію Вры Константиновны.

Часто за чаем разговаривая о том о сем, ему приходилось диспутировать с ней о разных вопросах, но больше всего на религіозную тему.

До сего времени она была, так сказать, побдительницей, «врней-же, — Аверьянов уступал ей», теперь-же он ршил, что довольно, и хотл дать ей полное сраженіе. Старушка наливала чай на блюдц. Она была чистенькая и опрятная, повязанная черным платочком с красными и синими цвточками по краям. Лицо ея, изборожденное морщинами, дышало каким-то внутренним покоем и укладом. Ея ровныя и спокойныя движенія тоже подтверждали это, как бы говоря: у нас все так уложилось и примирилось с собой, что нам ничего больше не надо от сей жизни, разв от загробной… Ну, так мы для этого и стараемся.

Звали ее Агафья Ивановна. На фабрик она работает уже двадцать пять лт, любила порой разсказывать, как теперешній хозяин, нмец, пріхал из заграницы двадцать шесть лт назад, в башмаках с деревянными подошвами, поставил пять ткацких станков, затм все больше и больше, а теперь у него триста пятьдесят, и он милліонщик, — заканчивает она с гордостью, как бы была его компаніонкой. Прошлый мсяц хозяин ассигновал ей пожизненную пенсію в размр ея жалованья. Жалованья же она получала двнадцать рублей в мсяц на хозяйских харчах; а так как она еще продолжала работать, то получала разом двадцать четыре рубля в мсяц.

Другая же старушка была сренькая, незамтная, таких людей порой называют «некудышные». Он пьют, дят, работают, говорят вмст с вами, но как отошел от такого человка, то и забыл о нем, точно его и не было. Ока шіла тихонько чай и ла, размачивая сухіе баранки.

— Какую это вы книгу принесли, Семен Матвевич — спросила Вра Константиновна, доливая кипятком стакан чаю из благо эмалированнаго чайника.

— Я хочу вам прочитать кое-что из стихов, сочиненія Некрасова, а то вы все обижаетесь, что я только для себя читаю, — отвтил Аверьянов.

— Ну, да, для себя, только бы сами все знали, а с нами подлиться не хотите, — улыбаясь закончила Вра Константиновна.

— Что, вы, что вы, Вра Константиновна! — торопливо заговорил Аверьянов. Совершенно напротив, смю вас уврить, да мн грудь распирает, сказать по правд, когда я прочту что либо такое, хватакщее за душу, тогда мн хочется кричать и разсказать каждому встрчному и поперечному.

— Успокойтесь, Семен Матвевич, я только пошутила, — сказала Вра Константиновна, а обращаясь к старушкам и гдядя на Агафью Ивановну проговорила: уж так он любит читать, так любит… я и не знаю.