— Ешьте, ешьте, — Катарина положила на стол серый ноздреватый хлеб и поставила кувшин с молоком. — Коли через Бернштайн пойдете, там рынок есть, он не в самом городе, а под стеной.

— А чего под стеной-то торгуют? — с набитым ртом поинтересовался Лукас, закашлялся и потянулся за молоком. — Ох, давно не пил молока…вкусное!

— Да кто ж разрешит, чтобы все со своими товарами прямо за городскую стену шли? — удивилась Катарина. — Неровен час, чужаки какие прокрадутся… Нет, бургмайстер приказал — всем пришлым продавать только под стеной. В городе лавки есть, но их разрешено держать только горожанам.

— Ну дурак ваш бургмайстер, — протянул Гунтер, — это ж сколько денег он теряет! Так каждый хоть по пфеннигу отдавал бы при входе, все в казну деньги б шли!

— А и так все отдают, как разложатся так сразу с них подать рыночную собирают, — Катарина хлопнула ладонью по столу, — а ну, закройте дверь да марш отсюда обе! Делать вам нечего? Сейчас живо пристегну каждую…Анхен, марш за водой на колодец, да не забудь, что вечером гусей загнать надо!

— А куры есть или только гуси у вас? — Лукас состроил уморительную рожицу и хозяйка улыбнулась ему по-матерински ласково. — Нам бы с собой чего-нибудь, а то и до Бернштайна не дотянем, помрем на дороге! Вы же возите в город на продажу кур, яйца…молоко… — мечтательно протянул он, закатив глаза.

— Катарина, мы заплатим, если вы соберете нам еды в дорогу, — я рискнула вступить в разговор, несмотря на все предупреждения Курта. — И не только еды…кое-что из одежды.

Взгляд женщины сразу стал по-крестьянски оценивающим и на лице отразилась усиленная работа мысли. Она осмотрела нас, прикидывая про себя кредитоспособность троих немытых бродяг, и пододвинула оставшиеся ломти хлеба.

— Сколько дадите? — деловито спросила она.

— Серебряную марку. — Я вспомнила объяснения Курта и продолжила, — нам нужны суконные одеяла, мешки, котелок и кресало. Из еды — хлеб, сыр, крупу, пару кур, яйца вареные.

— Две марки серебром, — подумав, ответила хозяйка. — Позавчера коза ногу сломала, забили ее, половину дам.

Я пыталась прикинуть, продешевила я или нет, получая это все за две монеты. Катарина, не дождавшись ответа, заерзала на лавке.

— Гуся еще дам, сейчас забью…

— А кур сколько? — поинтересовался Лукас.

— Двух! — отрезала хозяйка. — Зато яиц дам два десятка!

— Хорошо, по рукам! — торговаться дальше не имело смысла, деревня не столь богата, чтобы долго торговаться, и вряд ли нам предложат что-то еще. Это бы не отобрали, когда мы уйдем отсюда! Да еще была у меня одна задумка…

— Катарина, вода горячая у вас есть?

Спали мы по очереди. Несмотря на вроде бы нормальное отношение, опасения все равно шевелились внутри и мы поделили ночь на троих. Сеновал, куда нас отправила хозяйка, был почти пустой — старое сено уже скормлено, новое еще сушится где-то, только в одном углу валяются остатки, прикрытые дерюгой. Суконных одеял дали всего два, но для грядущей дороги и это было хорошо. Двое спят, третий на страже, все нормально. Надо будет — прикупим в Бернштайне. То, что там рынок под городской стеной, играло нам на руку — в город я заходить не хотела ни за что и ребята со мной согласились. К утру Катарина обещала все собрать нам в мешки и ушла, подгоняя любопытных дочек.

После мытья я с брезгливостью рассмотрела мятую и пропотевшую рубашку, но больше одевать было нечего, а стирать я не решилась — все-таки я иду с двумя молодыми парнями и кто знает, что там у них будет на уме? Придется подождать до города и прикупить что-то там.

— Марта, мы тут с Лукасом поспорили, — Гунтера в темноте не было видно, но оба не спали, живо обсуждая что-то до моего прихода, — а сколько тебе лет? Нет, нам просто интересно стало…

— Двадцать семь. Чего еще интересует? — достаточно холодный ответ заставил ребят примолкнуть на время.

— Да ты не сердись, мы же знаем, что ты венчанной женой герра Хайгеля была, а не просто так, — примиряюще сказал Лукас. — Просто заспорили, я сказал, что ты старая, а Гунтер стал на меня…ой, прекрати, ну что я такого сказал? У Гретхен мать на два года тебя старше, а выглядит как… как… ну, гладкая такая, круглая, едва в дверь проходит, а ты тощая и темная от солнца, даже Гретхен была вся белая…

Он смутился и замолчал.

— Ребята, а вам-то сколько лет? — обижаться я не стала. В зеркало посмотреться в горах было негде, а спасение собственной жизни дороже внешности. Может быть потом посмотрюсь, если будет возможность.

— Мне семнадцать! — радостно откликнулся Лукас. — А Гунтеру скоро двадцать будет…

— Ну и хорошо. Теперь спать давайте, завтра с утра выходим. Так, Гунтер?

Тот буркнул что-то неразборчивое и завозился в одеяле.

— Следующего разбужу через пару часов, имейте в виду. Пока так и быть, посижу на страже, — поставила я ребят в известность и села спиной к столбу, подпирающему потолок.

Утром нас растолкала Катарина, зашедшая на сеновал. Собственно, было уже не утро и солнце поднялось высоко, а Лукас, стоящий на карауле, бессовестно дрых, свернувшись клубочком и посапывая. Гунтер, разозлившись на дружка, пнул его в бок и тот долго не мог понять, что это выдернуло его из сладкого сна.