Нобелевку в 97-м, развив теорию прионового характера заболевания. Всё благодаря племени

Форе из высокогорных районов Новой Гвинеи. Куру на их языке значит «дрожь». Считается,

что вирус распространялся внутри племени в результате ритуалов каннибализма. Тем не

менее единства мнений в этом вопросе, как и вообще в теме прионных белков, нет.

Заражённые страдали сильной дрожью, теряли контроль над мышечными движениями, что

также иногда сопровождалось той самой зловещей улыбкой и даже приступами хохота.

Причиной всего этого была деградация тканей головного мозга, нервных клеток центральной

нервной системы. Как обычно при губчатой энцефалопатии, мозг, по сути, превращался в

губчатую массу. Результат – летальный исход.

–

Если причиной был каннибализм, значит, вирус пришёл в племя извне? – спросила

Вика.

– Интересное предположение, не исключено. Однако аборигены ели других членов

своего племени. Насколько я помню, суть этого ритуала в том, что поедают покойника,

надеясь перенять его силы, или, возможно, оставить его таким образом внутри племени –

уже в телах тех, кто участвовал в ритуале. Болезнь распространялась по замкнутому кругу.

От неё умирали, но при этом поедали как раз тех, кто умер от болезни. Конечно, в самом

племени Форе не связывали эти события. Они считали, что болезнь – результат насланной

порчи. Изначальный источник болезни установить не удалось, губчатая энцефалопатия –

вообще тёмная история. Зародился ли вирус внутри племени? Или он пришёл извне, как

говорите вы, в виде порчи, как бы сказали Форе? Мы не знаем. Чаще всего болезнью Куру

страдали женщины и дети, так как они ели непосредственно мозг заражённого, но, остановив

практику каннибализма, удалось уменьшить число заболеваний. Другое дело, что

инкубационный период длится 30 лет или около того… Впрочем, думаю, в скором времени

жители племени выработают иммунитет к Куру. Вся эта история длится уже почти век.

–

А может ли носитель такой болезни… выжить? – осторожно поинтересовалась

девушка. Неприятные подробности как будто не произвели на неё никакого впечатления,

Вика оставалась спокойна и сдержанна всё время рассказа.

Мужчина ответил не сразу. Сначала он вновь пристально оглядел девушку. На этот раз без

улыбки. Затем сказал с особым нажимом:

–

Насколько мне известно, таких случаев не описано.

Немногим позже, когда Вика стояла на остановке в ожидании автобуса, чтобы вернуться

домой, она и сотни других людей, случайно оказавшихся в тот момент на центральной

площади Вяртсиля, стали свидетелями дикой сцены.

Вика сразу заметила молодого милиционера, замершего посреди пустого пространства, как

раз на том месте, где в Вяртсиля обычно ставили городскую новогоднюю ёлку. Ей казалось,

что парень смотрит на неё, в упор прямо ей в глаза, хотя их и разделяло приличное

расстояние. Милиционер стоял, немного сгорбившись, его руки безвольно висели по швам,

рот приоткрылся. А глаза ничего не выражали. И вдруг он медленно извлёк оружие, засунул

дуло себе в рот и на виду у всех прострелил себе голову.

Визжали женщины. Кто-то не понял, что произошло, не знал, куда смотреть. Другие

нервно побежали прочь с площади. Вика стояла без движения.

«Она списывает это на уставшие от чтения глаза»

«Но она видела»

«Ей показалось, будто она видела. Видела сероватый сгусток, который плавал прямо над

головой милиционера, похожий на густые клубы сигаретного дыма, но с чёткими границами.

Это напоминает пузырь. От него тянутся какие-то жгуты, и они уходят внутрь головы этого

человека, через ушные отверстия, ноздри, уголки глаз и рот. Вот графическое

воспроизведение её воспоминания… За секунду до того, как милиционер покончил жизнь

143

самоубийством, пузырь, эта субстанция, или с чем мы имеем дело, полностью в него

впиталась. Весь сгусток ушёл через отверстия внутрь его головы. И он нажал на курок»

–

Может быть, это какое-то животное? – предположила Орвокки. – Волк, бродячие

собаки?

Они вернулись к дому Морозовой, чтобы перехватить сторожа и вместе пойти на