Утром Исаия молчаливый уехал с Безыменки. По дороге он наткнулся на Сурикова. Тот уютно прижавшись к колодине и обняв свою балодку, спал мертвецким сном.

«Сторож! — подумал Исаия. — Эхе-хе!..»

Макар, проснувшись, долго кряхтел и возился на нарax, а Яков, попивая из берестяного туеса кислый квас, ворчал на сына:

— Балда ты дровокольная! Дурная голова! Всучить теперь придется Исайке немало…

— Это за что?

— Вот увидишь за что. Докажет он теперь… Все теперь отомстит, все припомнит: и затрещину вчерашнюю, и богохульную твою матершину, и платину, и делянку.

— Какую платину, какую делянку?

— Ретив больно! Козыри у него в руках. Все, что ли, мы в контору сдаем?.. А в казенную землю зарезались?

— Ну, и пусть. Не больно испугался!.. Мое это все, я приобрел!

— Закон нашел! Больно прыток.

— Знаю я…

Через неделю на прииск приехал смотритель Губин Иван Порфирыч, — тяжеловесный человек, в чесучевом кителе. С ним был и Ахезин.

Пошли по прииску. Яков перепугался и растерянно бормотал:

— Милости просим! Ефимка, кипяти-ка самовар!

Макар, выйдя навстречу, пошел рядом с Губиным, который, точно не замечая людей, отпыхиваясь, шел прямо по дорожке.

— Кто здесь хозяин-то? — спросил он.

— Я, — ответил Макар.

— Вы? — удивленно спросил он с легкой улыбкой.

— Да, я, — подтвердил Макар, тряхнув головой, — а что?..

— А вот увидишь что, господин хозяин! — ядовито сказал Ахезин.

— Идемте со мной, — спокойно сказал Губин, — Исаия Иваныч, покажи.

Пошли на грань. Ахезин, забегая вперед и заглядывая в лицо смотрителя, рапортовал:

— Вот, Иван Порфирыч… Вот визирка, а вот вытески… Это им отведено, а это вот казенная дача.

Губин обошел, осмотрел и пролез через котловину, как медведь, поднимая молодую заросль. Спустились к Безыменке. Тяжело дыша и обливаясь потом, присел на колодину у холодного ручья. Вытирая жирную шею красным платком, спросил:

— Значит, ты — хозяин?.. Так… — помолчав, снова спросил: — Сколько намываете?

— Всяко. Смотря по месту.

— Так… А Трегубовым сколь даете?..

— А все, что в наших руках остается…

— Хм! — хихикнул Ахезин.

— Та-ак! — глядя в Безыменку, протянул Губин, — значит, не отпираешься, что не все в контору сдаешь?..

Яков тихонько, предупреждающе ткнул сына:

— А что есть так, как тут душой кривить? — ответил Макар.

— Молодчина… Так и говори… Люблю правду… Хороший ты парень, — Губин посмотрел на Макара взглядом, в котором проскальзывала усмешка.

— Я говорил, Иван Порфирыч, вам, что не чисто тут, — сказал Ахезин.

— Не чисто?.. А по-моему, так все хорошо. На чистоту идет парень-то, не отпирается. То и хорошо… Зря ты, Исаия Иваныч, привел меня…

— Так ведь воруют, Иван Порфирыч!

— Воруют? — Губин захохотал. — А ты не воруешь?..

Ахезин замялся.

— Ну, ты не воруешь? — настаивал Губин.

— Вы не про то заговорили, Иван Порфирыч!

— Как не про то?.. Про то! И ты воруешь, и я ворую. Все мы воруем, а ворам воров стоит ли ловить. А? Как по-твоему?

Лицо Губина смеялось, а Исаия, как пришибленный, стоял и тыкал суковатой тростью в песок.

— Вот что, ребята, — проговорил Губин, — зарез-то в казенную припишите, а то не тае — не важно. Дело-то пустяковое. Ты приди ко мне. Как тебя зовут?..

— Макар Яковлич, — сказал Исаия.

— Я не тебя спрашиваю, — не глядя на Ахезина, сказал Губин. — Ты приезжай, мы все это устроим!

— Я не знал, как и зарезался, — заговорил Макар. — Тут отец и Исаия Иваныч знали и мне не говорили. Прижимки тут!

— Верно, а ты этих пиявок-то, кои к тебе льнут, отбрасывай подальше.

Исаия злобно взглянул на смотрителя и, усмехнувшись, тихо пошел вдоль речки.

— Одна пиявка — Ахезин, — сказал Макар.

— Ну, ладно… Как тебя… Макар… Он мне сказывал, ты в бога матюкаешься.

— По-пьяному вышло… Людей они не уважают…

— А ты уважаешь людей?

— Кто стоит!

— Пойдем-ка отсюда… Жарко у вас здесь!

Губин, сопровождаемый Скоробогатовыми, направился к казармам, молча перелезая через коряги, а когда вышел на чистое место, сказал: