– По дороге в Иерусалим, в песке у стен Тиверии, сто локтей от Северных ворот, - выпалил он облегчённо.

Слова Петра озадачили графа. Раймунд де Сен-Жиль был истовым христианином и верил в святые реликвии. А Пустынник, заметив замешательство графа и осмелев, продолжал бормотать, погружаясь всё больше в свои фантазии.

– Только сказано мне: «Копать нужно ровно в полдень, помолясь Святому апостолу Петру». Ангелы, приходящие ко мне почти каждую ночь, напророчествовали, что копьё принесёт удачу христову воинству и поразит нечестивых ударами небесной молнии. Что Иерусалим падёт к ногам Вашей милости от звуков труб, зовущих рыцарей на приступ, как пал когда-то греховный языческий Иерихон. – Пётр всё больше входил в раж и проповедовал с подвыванием и дрожью в голосе.

К удивлению графа, вопреки постоянным грубым шуткам и насмешкам герцога Нормандского, скептическому веселью Готфрида Бульонского [52] , через месяц у ворот Тиверии, взятой без боя, после того, как солдаты перекопали целую гору песка, ржавый наконечник копья, похожий на вытянутый ромб простой нормандской пики, был найден.

Раймунд Сен-Жиль покачал головой, кинул несколько монет Простаку и, несмотря на скепсис и недоверие рыцарской знати, спрятал копьё в своём походном сундуке.

Солдаты, хлопая Петра по плечу, шутили:

– Вот это нюх! Слушай, парень, может, ты щит и меч короля Артура найдёшь?

Но, к удивлению многих, после поражений, понесённых христианами в последнее время, турецкие крепости стали сдаваться одна за другой.

15 июля 1099 года после штурма объединёнными отрядами крестоносцев Иерусалим был взят христианами первый раз. К утру 16 июля после кровопролитной резни практически всё население Иерусалима - мусульмане, евреи, немногочисленные христиане - были перебиты во славу Иисуса Христа.

Граф Роже де Фуа и арьежский рыцарь Гильом Паутвен первыми ворвались в небольшую ротонду, зажатую между несколькими часовнями поменьше, лавками торговцев и тесными улочками с уходящими вниз каменными ступенями. Потные и грязные, испачканные кровью, разгорячённые штурмом и сопротивлением мусульманских копейщиков в Гефсиманских садах, они не сразу заметили Гроб Господень [53] . Граф де Фуа ошеломлённо смотрел на небольшую пещеру в каменной стене. С правой стороны в грязно-жёлтой породе было высечено ложе.

– Неужели?
– Гильом рукавом кольчужной рубахи смёл с потрескавшейся и выщербленной известняковой плиты, кое-где прикрытой плитами мраморной облицовки, пыль и мелкие камни.

– Сюда!
– громко крикнул он. Эхо взлетело под сводами часовни и вспугнуло голубей в нише стены. Две птицы взлетели вверх, завораживая людей частым взмахом белых крыльев, почти прозрачных в свете солнца, струящегося сквозь узкие окна под куполом постройки.

– Тише, - благоговейно сказал де Фуа, подходя к гробнице и становясь на колени. Он снял шлем, отбросил его в сторону и припал грудью к холодному камню. Гильом, воткнув свой меч в землю, тяжело опустился рядом. Несколько мгновений прошло в полной тишине. За стенами часовни ещё кипел бой, но крики и звон мечей уже затихали, теряясь в узких улицах Иерусалима. Наконец граф встал и обвёл глазами стены и свод часовни.

– До сих пор не верю, что мы это сделали.

– Господь вёл нас всё это время, - ответил Гильом. Он поднялся, отошёл в угол и сел на низкую скамью, вытирая с лица пот. – Здесь в точности всё так, как описывали паломники. Только ведь лгали бенедиктинцы - часовня не разрушена сарацинами, и ложе успения Господа в целости и сохранности. Византийцы умели строить.

Граф обвёл глазами часовню. В небольшом помещении усыпальницы было достаточно светло, чтобы рассмотреть несколько фресок из жизни Иисуса, пустые без масла погасшие светильники, несколько тесных приделов.

– Я не думал, что здесь всё будет так скромно и просто.- Де Фуа обошёл по периметру ротонду, касаясь рукой стен.

– Не то, что у нас во Франции, где всё кричит о роскоши и гордыни князей церкви, - закончил за графа Гильом и поднялся. Зацепившись ногой за камень, незамеченный им на полу, рыцарь споткнулся и, гремя доспехами, стал падать вперёд. Нелепо взмахнув руками, всей тяжестью стокилограммового, закованного в железо тела, он рухнул на некое подобие алтаря. Каменная тумба не выдержала такого напора и чуть сдвинулась по кругу на своей невидимой оси.

– Дьявол!
– не сдержал ругательства Паутвен и перевернулся на бок. Он стал подниматься, но вдруг застыл с разинутым ртом. Ни слова не говоря, он вдруг протянул руку и показал на стену. Де Фуа оглянулся и увидел, что один из камней в изголовье ложа немного вышел из сети трещин и чуть повернулся влево. Песок тонкой струйкой сыпался вниз, расширяя узкий паз. Граф быстро нагнулся, пролез в нишу, достал из ножен кинжал и поддел камень. Не рассчитав усилий, он слишком сильно навалился на рукоятку плечом, и лезвие сломалось с оглушительным звоном.