Иоганн, с трудом переставляя свои больные ноги, со всей возможной для него быстротой поднимался по лестнице. Дверь в камеру так и осталась не запертой.

Через полчаса Меро вёл магистра к галерее, соединяющей зал для молитв с внутренними покоями храма. С ними не было охраны. Как и историю обретения наконечника, так и позор его утраты де Пейн старался хранить в тайне.

– В начале перехода, где начинаются колонны и откуда пришли воры, есть ступенька. – Меро на ходу пытался объяснить магистру, куда идти. – Это - как говорил мне старый слепой араб, бывший смотритель мечети - первый камень, положенный в основание постройки. Краеугольный. Нужно посмотреть внимательно, нет ли там трещин или щелей, – барон ускорил шаг. Де Пейн еле поспевал за ним.

– Госпитальер перед смертью произнёс «Святой Пётр». А Пётр, это ведь «кифа» - камень, на котором стоит Церковь господа нашего. «Вещь» должна быть там. Скорее всего, Раймон ле Энже бывал тут раньше и знал о тайнике.

Меро, подойдя к порогу, с которого начинался проход в галерею, остановился. Солнечный свет почти не проникал в это самое глухое место мечети. Здесь царил полумрак. Барон нагнулся к ступени. Именно с неё начиналась лестница, ведущая вверх к сокровищнице Ордена. После долгих бесплодных попыток обнаружить тайник, в самом углу, где первый камень входил в основание стены, рука Меро нащупала щель. Засунув ладонь в неё поглубже, тамплиер облегчённо вздохнул:

– Здесь!

Он достал небольшой свёрток и собрался развернуть его.

Обычному человеку в жизни даётся только один шанс. Шанс совершить Поступок. Немногим удаётся совершить поступок два или более раз. И уж совсем единицам выпадает счастливый случай приобщения к Деянию. И если такому счастливцу выпадает удача - это значит, что в одном месте и в нужное время сошлись, как в фокусе, все линии судьбы. Любопытным и ленивым, как утешение, останется вопрос: «Деяние – везенье дуракам, неслыханная удача, награда или несчастье?»

Кто знает, наверное, провидение давало возможность де Меро соприкоснуться с чем-то более ценным, чем время, познать приближение ужаса и страха перед неизбежным, ощутить холодок отчуждения и теплоту самопожертвования, быть готовым бросить на чашу весов вечности свою жизнь. Но это всё произойдёт несколько позже, а сейчас обстоятельства, череда невероятных событий и внезапное озарение сошлись вдруг в одной ослепительной точке, вспыхнувшей перед его глазами. А потом наступил мрак.

Сознание вернулось к нему болью в затылке. Перед внутренним взором барона появилась пропасть. Он падал в неё, раскрыв в немом крике рот. Чем глубже его лёгкое тело проваливалось в пустоту, тем быстрее был полёт. Ужас заставил Меро сжаться в комок и приготовиться к удару о невидимые камни. Но падение длилось и длилось, и не было способа прекратить его. Меро попытался поднять руки, зацепиться хоть за что-нибудь - и не смог.

Толчок приземления сопровождался новой вспышкой и новой болью… Он лежал на полу в покоях де Пейна, связанный по рукам и ногам. Волосы на голове слиплись от крови. Удар пришёлся точно в темя. И если бы не случайный поворот головы в то время, когда он вставал с колен, череп сейчас был бы пробит, и способность размышлять не вернулась бы к барону так быстро. «Ничего страшного. Ссадина, и всё», - эта первая мысль заставила Меро пошевелиться. Он повернулся на бок и застонал.

– Ох, и крепкая у тебя голова, - скрипучий голос де Пейна заставил барона поморщиться.
– Я уж думал, что слишком сильно тебя стукнул, а ты оказался молодцом. Это хорошо. Мне ещё многое нужно от тебя узнать.

– Совсем необязательно было бить меня по голове, - с трудом ворочая языком, ответил де Меро.

– А вот это решать мне, - в голосе магистра слышалось абсолютное равнодушие к участи слишком доверчивого тамплиера.
– Ты знаешь слишком мало, чтобы лишить тебя жизни, но слишком много, чтобы оставить тебе свободу.

Совсем близко послышался звук шагов, и в поле зрения барона появилось лицо де Пейна. Зрачки глаз магистра испытующе смотрели на Гюи. Ещё никогда де Меро не видел так близко таких холодных глаз. В руке, облачённой в железную перчатку, магистр держал половинку наконечника копья.

Железо испускало едва заметное малиновое свечение, как будто его совсем недавно вытащили из горна. Меро ошеломлённо заморгал единственным глазом.

«Дьявольщина какая-то», - подумал он и, не имея возможности перекреститься, отвернулся на мгновение к стене.

– Ты меня слышишь? – громкий окрик де Пейна заставил барона вздрогнуть и снова посмотреть на наконечник. «Нет, слава богу, показалось».

А магистр тем временем продолжал:

– Ты жив только потому, что сейчас начнёшь рассказывать мне, о чём ещё успел поведать тебе госпитальер, что ещё ты знаешь о копье, о проклятом арабе по имени Амир, - голос магистра сорвался, и уже шёпотом он предложил:

– Давай, рассказывай.

– А с чего вы взяли, что сарацина звали Амир?
– спросил озадаченный де Меро.

– А как же ещё?

Растерянность де Пейна не укрылась от его пленника.

Новая догадка потрясла расстроенный разум барона:

– Значит, правду говорил тот парень - несчастный агарянин, напоровшийся на свой собственный нож?

– Какую правду?

– Что это вы не сдержали слово рыцаря, вы обманули род Зайда, что для вас честь тамплиера – пустой звук, подобный эху во внутренностях медного кувшина, только вы могли вырезать обитателей целого оазиса в поисках других сомнительных реликвий и для сохранения тайны копья Лонгина!