– «О, Великий Аллах! Твои уста были закрыты для меня. Но я видел истину твою, выведенную на бумаге руками учеников пророка, и благодарю тебя за это. Мне милей благочестивые беседы в прохладной тиши медресе с богословами и толкователями сур, но ты сделал меня воином, ибо написано в Коране: «…Ты ненавидишь то, в чем благо для тебя, ибо не с тобой знание, но с Богом…». Ты сделал меня властелином судьбы, охотником, идущим по следу сказочной удачи. Ты давал мне в руки то, чего я не просил. Когда ты положил к моим ногам Египет - я понял, что мне предназначена Сирия. Когда ты взял меня за руку и привёл в опустевший шатёр Дамаска - я знал, что и это только путь, который ты назначил мне, недостойному понять твои цели и желания.

Вот мои уши, вот моё сердце, вот моя душа. С дуновением ветра, с тихим шорохом песка, лёгким всплеском воды в кувшине, идущим по верёвке из колодца мудрости, вложи в них твои знание и силу. Я вижу волю твою, палец твой, бегущий по строке пророчеств, в которых слышу голос, говорящий мне: «Блеск меча – вот твоё солнце, острая кромка клинка – тонкая нить, ведущая тебя на Запад. Пыль от скачущей конницы – воздух для твоих лёгких, стены взятых городов – вот твой дом».

И ещё я слышу слова Пророка, тонким ручьём текущие прямо в моё сердце: «…спасение храбрых - под сверкающими саблями, и рай - под сенью мечей...»

Я ничего этого не искал. Но даже из поражений, которые ты в своей мудрости посылал мне, я выходил сильнее, опытнее, принимая с благодарностью твой подарок – Знание».

Так однажды ночью молился Аллаху Салах-ад-Дин Аль-Малик аль-Назир, Защитник веры, Правитель Яффы, Мосула, Дамаска, Каира, Басры.

Клинок джихада был готов к самому главному, для чего он был выкован и заточен на камне веры.

Всё чаще жадные франки, нарушая собственные правила и клятвы, грабили караваны, селения и города. Терпение мусульман иссякало, как вода колодца, засыпанного песчаной бурей. Земля Палестины замерла в тревожном ожидании перемен.

Но, верный обещанию, данному королю Иерусалима - поддерживать хрупкий мир на Востоке - Саладин закрывал глаза на многие безрассудные выходки крестоносцев. Он даже отослал выкуп Рено де Шатильону - исчадию ада - за свою сестру, захваченную этим бессовестным человеком на тропе мира, проложенной для паломников Медины.

– Они не держат слова и плюют на соглашения. Честь воина для неверных – пустой звук! – Правитель Дамаска был в гневе.

Связанный взаимными соглашениями с королём Иерусалима, курд медлил с местью.

Но всему есть предел. Поход, затеянный Шатильоном для захвата священной Мекки, переполнил чашу терпения правоверных, и Саладин дал клятву очистить землю Палестины от христианского, разноплемённого, раздираемого внутренней враждой воинства. Время пришло.

Солнечный день словно любовался финиковыми рощами Галилеи, терпеливо разглаживая добродушные морщины на лице Тивериадского озера. Волны собирались в длинные шеренги несильным, но устойчивым жарким ветром с Юга, и у берега тихо зарывались в песок, пузырясь и шипя от нестерпимого зноя. Между холмов, называемых рогами Хаттина, двигалась измученная жаждой армия франков. Вот уже третий день, как колонна вышла из Иерусалима. Целью похода была Тивериада, осаждённая войсками мусульман. Сделав два дневных перехода, крестоносцы остановились на ночлег в нескольких часах пути от Аккры, с рассветом надеясь пополнить там запасы питьевой воды. Едва солнце окрасило жёлтой нежной кистью верхушки деревьев, они двинулись по направлению к колодцам. Но, встретив передовые отряды мусульманской конницы, не зная, где главные силы Саладина и опасаясь наткнуться на засаду, они потеряли сутки. Удушающая жара и отсутствие воды делали своё дело. Рыцари знатного происхождения и простые солдаты страдали головной болью, спазмами желудка, многие теряли сознание от тепловых ударов и оставались лежать, добиваемые горячим ветром и удушающим зноем. День прошёл в бесплодных попытках разобраться в обстановке. Донесения лазутчиков были сбивчивы и противоречивы. Всю ночь шло совещание баронов в шатре короля. Наконец, чтобы не оставить половину армии в песках, командиры приняли решение прорвать заслоны мусульман и выйти к озеру. Рано утром войскам был отдан приказ свернуть лагерь, строиться для марша и выступать. Но, проведя пару часов на солнце, солдаты еле переставляли ноги, задыхаясь от пыли. Лошади под тяжестью закованных в доспехи рыцарей еле тащились шагом, опустив морды, перекатывая зубами и пересохшими языками раскалённые удила.

То тут, то там из шеренг, неуверенно двигаясь, теряя сознание, выходили солдаты и садились на землю. В колоннах конницы начался падёж измученных зноем животных.

Время ещё не успело перевалить за полдень, а к головному отряду в сопровождении группы рыцарей медленной рысью подъехал всадник и поднял руку.

– Привал!

Ги де Лузиньян, новоиспечённый правитель Иерусалима, слез с лошади и отдал повод оруженосцу. Паж, почти мальчик, еле сидевший в седле, принял коня и с трудом сполз на песок. Потрескавшиеся губы и сухой лихорадочный румянец на щеках делали парня похожим на усталую женщину.

– Два часа отдыха, не больше, - король коротко кивнул двум тамплиерам, один из которых - Великий Магистр ордена Жерар де Ридфор - с помощью пешего солдата кряхтя слез с вороного жеребца.

Усталые, но повеселевшие солдаты, подогнав поближе обоз, стали выгружать шатры для знатных господ и палатки для себя. Через двадцать минут лагерь превратился в сонное царство.

Ещё через полчаса с ближайшей возвышенности, посылая измученную лошадь в галоп, скатился всадник передового дозора христиан.

– Саладин! Саладин!

Густой белый дым, подгоняемый ветром, облизывал пламенем сухую траву. Никто не заметил, в какое время пламя выползло из-за холмов. Солдаты вскакивали на ноги и поспешно разбирали, сложенное как попало, оружие. Бивуак постепенно наполнялся гарью и жаром подступающего степного пожара.

Слезились глаза. Рты, высушенные жаждой, хватали едкий горячий воздух и выблёвывали на землю с кашлем и рвотой. Беспорядочной толпой пехота крестоносцев в панике бросилась на ближайший скалистый холм с плоской, лишённой растительности вершиной, спасаясь от огня. Предводитель тяжёлой конницы Раймунд граф Триполи приказал трубить в рожки, призывая рыцарей выстроиться клином для атаки в лоб всадников Саладина, плотной широкой лавой вытекающих из-за холмов.