Рафаэль улыбнулся одной из своих «прочищающих горло» улыбок.

– Лунатизм может быть симптомом ПТСР 10 .

– Ты, блять, психотерапевт, что ли?

Рафаэль взял свою книгу.

– Нет. Я просто много читаю. Хочешь попробовать?

– Пошел ты.
– Эмит ненадолго притих, потом спросил: - Ты это серьезно? Лунатизм? Он может быть из-за этого… ну, из-за психологической травмы?

– Парень, живший здесь до тебя – Шарки, все время ходил во сне. Вот я и прочел об этом книгу.

– Эта книга все еще у тебя?

– Да.

– Дашь ее мне?

– Конечно.

– Научишь меня рисовать?

– Зачем? Рисуй, как умеешь.

– Я вообще не умею.

– Тогда рисуй, как получится, для терапии сойдет. В художественную школу можешь поступить позже.

– Умник, да?

– Уху.

Не знаю, почему я не присоединился к их разговору. Просто люблю слушать. Думаю, в душе я хотел запомнить голос Рафаэля, чтобы носить его в себе, когда он уйдет.

– Могу я задать тебе вопрос, Эмит?

– Да.

– Ты много сменил таких мест, как это?

– Это что, заметно?

– Заметно.

– Три или четыре.

– Так три или четыре?

– Четыре. Мне все это не помогает.

– Тогда почему ты здесь?

– У меня…

– Неприятности с законом, - закончил за него Рафаэль.

– Угу.

– Что употребляешь?

– Кокаин, героин, пойло. Выбирай.

– Когда начал?

– О, не знаю даже. В четырнадцать, наверное. Один парень обозвал меня негром, несколько дней спустя кто-то разрисовал наш гараж этим милым словечком.

– И ты решил напиться.

– Мне было больно.

– Не сомневаюсь.

– Но ты не можешь представить, как.

– Не могу.
– Рафаэль сделал глубокий вдох – он словно затянулся, куря сигарету.
– Значит, ты напился.

– А что, я должен был вместо этого его напоить?

– Тебе приходит на ум лишь этот вариант?

Эмит рассмеялся, знаете, таким нахальным смехом, говорящим: «пошел ты».

– Любишь другим мозги вправлять?

– Да нет. Просто иногда люблю задавать много вопросов.

– Удивительно, что тебе не надирали задницу.

– А с чего ты взял, что этого не делали?
– Рафаэль засмеялся сам над собой. Снова.
– С какими людьми ты общался, что они могли побить за то, что им задают вопросы?

– С нормальными людьми.

– Ты общался с нормальными?

– Нет, наверное все-таки нет.

– Иногда, когда люди задают вопросы, это означает, что ты им небезразличен.

– Ты один из таких людей?

– Да. Я один из таких.

Эмит ничего на это не ответил.

– Знаешь, Эмит, ты можешь сделать так, что это место поможет тебе. Как давно ты ничего не употреблял?

– Восемнадцать дней.

– Восемнадцать дней – это много. Восемнадцать дней – это замечательно. Говорят, если продержишься один день, то сможешь продержаться всю жизнь.

– И кто это говорит?

– Я говорю.

– Спорю, что ты пил вино.

– Ты прав.

– Спорю, что ты пил хорошее вино.

– Очень хорошее вино.

– Спорю, что ты пил один.

– Только так и больше никак. Так меня никто не отвлекал.
– Рафаэль рассмеялся смехом, означавшим грусть.
– Я не пил целый день.

– И теперь не будешь пить всю жизнь, да?

– Я знаю, что ты зол на весь мир. И знаю, что ты имеешь на это право.

– Я живу в гребаном мире расистов.

– Это так.

– Ты тоже живешь в этом мире, приятель. И что ты, блять, делаешь при этом?

– Говорю с тобой.

Это вызвало у Эмита смех. Приятный смех. Хороший смех. Мне он показался именно таким, не знаю почему. Сам того не сознавая, я засмеялся вместе с ним.

– Ты там тоже проснулся, приятель?

– Да, - ответил я.

– Ты тихоня.

– Что-то типа того.

– Тебе нравится здесь, Зак?

Я дал вопросу Эмита несколько секунд повисеть в воздухе.

– Здесь хорошо.

– И что здесь нахуй хорошего?

– Кормят хорошо.

Рафаэль с Эмитом засмеялись. От души. И я вместе с ними.

Не знаю, как долго мы смеялись, но, кажется, довольно долго. А затем снова наступили тишина и безмолвие. От лампы Рафаэля шел теплый свет, и в нем вся комната казалась нарисованной. Она казалась странной картиной, рассказывающей своюисторию – и чтобы понять, о чем эта история, к этой картине нужно было внимательно приглядеться.