В конце занятия мы все как обычно взялись за руки. Когда Рафаэль потянулся рукой к моей руке, я помотал головой – «нет». Нет. Я ни хуя не хочу держать тебя за руку. Это я передал ему своим взглядом, скрестил руки на груди и уставился в пол.

В этот день я не пошел больше ни на одно занятие.

Я торчал в кабинке номер девять и пялился в календарь.

Я лежал на постели и пытался отрешиться от всего. Я могу это сделать. Я могу отрешаться. Могу отключаться. Я знаю, как это сделать. Это талант. Это искусство.

В комнату зашел один из медпомощников.

– Ты должен ходить на занятия, - твердо сказал он и подождал какого-либо ответа с моей стороны.

Я безучастно посмотрел на него.

– Ты знаешь, что пропускать занятия нельзя. Последствия неизбежны.

Мне пришло в голову, что я могу броситься на этого парня, побить его, как бил автомобильные стекла. Мне даже не нужна для этого бита. Черт, она мне нахер не нужна. Я просто могу броситься на него и поколотить. Меня выкинут отсюда. Я уйду и… и что потом?

Парень наконец-то ушел.

Это хорошо. Психотерапевты точно меня беспокоить не будут. Я закрыл глаза и сделал глубокий вдох, затем еще один, и еще один. Я так и уснул, глубоко дыша. Проснулся я ночью. Эмит за своим столом что-то рисовал.

Рафаэль собирался.

Я молча наблюдал за ними. Рафаэль поднял взгляд и заметил, что я не сплю.

– Привет, - сказал он.

Я махнул ему рукой.

– Хочешь поговорить об этом?

– О чем?

– Сам знаешь о чем.

– Нет.

– Могу я тебе кое-что сказать?

– Могу я тебя остановить?

– Ты ведешь себя как пятилетний ребенок.

– А ты прям знаешь, как они себя ведут.

– Я знаю. Знаю.
– Его лицо ожесточилось.
– Они отказываются говорить – вот что делают пятилетние дети, когда злятся.

– Я не злюсь.

Эмит воззрился на меня поверх стола.

– Злишься. И не хило так злишься.

– Иди на хуй, Эмит.

Он засмеялся.

– Иди туда же, Зак.

Рафаэль одарил нас обоих хмурым взглядом.

– Поговори, Зак. Поговори со мной.

– Не указывай мне, что делать.

Рафаэль покачал головой.

– Я завтра уезжаю, Зак.

Я отвернулся, уткнувшись в стену. Мне хотелось, чтобы все слова этого мира исчезли. Хотелось, чтобы исчезли и все лица, к которым я когда-либо что-либо чувствовал.

Я уснул.

Мне снилось, что Рафаэль сидит в изножье моей кровати. Он тихо пел, и я не разжимал век. Проснувшись, я открыл глаза, но Рафаэля рядом не было.

Я встал, надел ботинки, проверил, есть ли в кармане куртки сигареты, и направился в курительную яму.

Поднялся холодный ветер. Остались ли у этой зимы еще бури? Меня не оставляли мысли о Шарки. Где он сейчас? Вернулся домой, угодил в тюрьму за то, что украл отцовские деньги, или сидит в бильярдной, подбивая какого-нибудь дурилу сыграть с ним в бильярд?

Куда поедет Рафаэль?

Почему я не могу заставить себя поговорить с ним?

Почти дойдя до курительной ямы, я увидел, что там кто-то стоит. На секунду мне почудилось, что это мой брат, и мое сердце бешено заколотилось. Я застыл на месте, затем сделал еще несколько шагов. Это был Эмит. Сердце сбавило темп.

Я достал сигарету и прикурил.

– Поздновато ты встал.

– Долго заснуть не мог. Так ты у нас снова говоришь, м?

– Вообще-то я не очень говорливый.

– А мне так не показалось, когда ты рассказывал свою историю.

– Я не люблю говорить. Я, как бы это сказать… не умею выражать свои мысли.

– Ну ты и гонишь. Ты меня убиваешь, Зак.

– Я не гоню.

– А как иначе это назвать? Ты просто охуеть как не хочешь говорить о том, что у тебя внутри.

– О, а ты прям обожаешь об этом говорить.

– У меня просто это хреново выходит. Не умею я говорить о том, что у меня внутри. А ты умеешь, Зак. Ты просто… я не знаю. Не хочешь, наверное. А, да что я, блять, знаю?
– Он махнул рукой и прикурил еще одну сигарету.
– Хочешь знать, что я думаю? Я думаю, что ты не знаешь, как попрощаться с Рафаэлем. Я думаю, что это до смерти пугает тебя, Зак. Вот что я думаю.

– Спасибо за участие.

– Не будь засранцем.

Мне хотелось сказать ему: я пятилетний ребенок, не умеющий петь. Единственные песни, что я слышал – настоящие песни – мелодии, сыгранные на трубе мистером Гарсией, и голос Рафаэля, и ни тот, ни другой не научили меня, как исполнить свою собственную песню. Они пели мне. И теперь я остаюсь в еще большем одиночестве, чем был когда-либо раньше. Да, Эмит, мне страшно. До смерти страшно.