– Прости, - прошептал я.
– Я не хотел вести себя как засранец.

Мы докурили сигареты в молчании.

Воспоминания

У меня есть еще один секрет.

Я веду воображаемые разговоры с людьми.

Иногда я говорю с мамой. Спрашиваю ее, почему она такая печальная. Пыталась ли она когда-нибудь не печалиться? Всегда ли в ее душе была печаль, или она однажды пришла и осталась? Была ли у них с отцом когда-нибудь нормальная жизнь, смеялись ли они, держались ли за руки, гуляли? Я спрашиваю ее, каково это – жить в своей голове? Тесно там или просторно, страшно или прекрасно? Я спрашиваю ее, почему она хотела, чтобы я касался ее как ее муж. Знала ли она, что делает, или виной всему лекарства? Я спрашиваю ее, любит ли она меня, и всегда чувствую себя при этом очень жалким, потому что мой вопрос звучит так отчаянно. Я спрашиваю и спрашиваю, и спрашиваю.

Она никогда мне не отвечает.

Я говорю с отцом. Говорю: «Привет, пап».

Он сидит в кресле с выпивкой в руке.

«Привет», - отвечает он. У него приглушенный, далекий голос.

«Что бы было, если бы ты не пил каждый день, - спрашиваю я.
– Что бы ты ощущал внутри?»

Он лишь смотрит на меня.

Он тоже мне не отвечает.

И я говорю с Сантьяго.

«Откуда в тебе столько ненависти?»

«А ты разве не заметил, что творится в нашей семье? Что с матерью и отцом?»

«Заметил, - говорю я.
– Ты им так мстишь?»

«Что-то в этом роде».

«Ну а я? Почему ты ненавидишь меня? Что сделал тебе я?»

И слышу его ответ: «Родился».

Я помню все свои воображаемые разговоры. Если они не реальны, то почему так печалят меня?

Еще одно время года

Я прожил восемнадцать лет во времени года, зовущееся «печалью» – и погода в нем всегда оставалась неизменной. Наверное, другого времени года я не заслуживал. Не знаю, как и когда, но что-то стало происходить. Вокруг меня. Внутри меня. Что-то прекрасное. Что-то невообразимо прекрасное.

Глава 13 – Прощание может быть монстром

1.

Адам достал из маленькой коробочки медную медаль. Пришло время прощаться. С Рафаэлем, который пробыл здесь шестьдесят дней, с Рафаэлем, который был моим соседом. С Рафаэлем, который пробуждал меня от кошмаров, успокаивал меня и пел мне, с Рафаэлем, который всегда был на страже и приглядывал за ходящими во сне Шарки и Эмитом.

Я уставился на раскачивающуюся на веревке медаль. Лиззи взяла ее в руки и начала говорить:

– Я вкладываю в медаль всю мою…

Я не мог этого слушать. Кто-то что-то говорил, но я едва их слышал, вперив взгляд в пол, пока Мегги не тронула меня ладонью, передавая медаль.

Я поднял взгляд на Рафаэля, затем снова опустил его на пятно на ковре.

Я слышал голос Адама – невнятный, доносящийся откуда-то издали, как далекое эхо, а потом он исчез и мне стало очень одиноко, я словно оказался в темной тихой комнате, и в окружающем меня мире не было ничего, кроме тьмы. И сам я был тенью. Но голос Адама все-таки пробился ко мне – этот голос был рукой, вытягивающей меня из тьмы.

– Зак? Зак?

Я снова вернулся в комнату, хотя и знал, что был в ней всё это время. Посмотрел сначала на Адама, потом – на Рафаэля. И услышал свой собственный голос:

– Мне обязательно что-то говорить?

– А ты не хочешь?

– Я не могу.

– Почему?

– Не могу и всё.

Я сосредоточенно пялился на пятно на ковре. Мне хотелось найти биту и автомобильное стекло. Вот чего мне хотелось.

– Я буду скучать по тебе, Зак.
– Голос Рафаэля никогда еще не был таким мягким.

Почему он говорит? Это не по правилам прощания. По правилам нужно слушать прощальные пожелания других. Рафаэль нарушал правила, и мне хотелось кричать на него, и я попытался открыть рот, чтобы заговорить, но губы будто зашили.

Рафаэль улыбнулся.

– Я люблю тебя, Зак, - прошептал он.
– Ты же знаешь это, правда?

Он сказал это перед всей группой, и это было неправильно, и мои губы дрожали. Я судорожно сглотнул и заставил, наконец, себя заговорить. Я хотел, чтобы мой голос был сильнее моих слабых, дрожащих губ.

– Ты не любишь. Не любишь меня.

Лицо Рафаэля осталось спокойным.

– Люблю, Зак. Я хочу, чтобы ты это знал.

Я закрыл глаза рукой и покачал головой.

Я ничего не чувствую. Ничего не чувствую.

Я знал, что скажет Адам. Он скажет: «Я вижу тебя, Зак». Но он не видит меня. Никто не видит меня. Никто в этом гребаном мире не видит меня.

2.

Я ходил на все занятия. Но не присутствовална них. Я не мог заставить себя находиться там. И это не было какой-то там уловкой. Это было нормальным. Нормальным для меня. В середине дня я настолько устал, что был не в состоянии держать глаза открытыми. Я сказал Дженни, моему дневному психотерапевту, что плохо себя чувствую. Она внимательно вгляделась в мое лицо. Не знаю, что она там увидела.