Мы берем Ишуньские позиции.

Впереди, как в сводке говорится,

«Полный стратегический простор».

Ни куста, ни крыши, ни забора,

Широта, простор и благодать.

Только лупят из того «простора»

Так, что от свинцового напора

Головы порою не поднять.

Ну а мы, однако, поднимали.

Как смогли? У господа спроси!

Но таким огнем прогромыхали,

Что земля качнулась на оси!

Их окопы, танки, минометы,

Разом — огнедышащий погост.

И рванулась матушка-пехота,

И пошла, как говорится, в рост!

Хорошо ли обогрелись, фрицы?

Жарьтесь, за огнем не постоим!

Мы берем Ишуньские позиции,

Мы идем, освобождая Крым!

2

В полдень зуммер, топкий, как заноза:

— Вал пехоты выдохся, ослаб.

Враг застрял в траншеях, у совхоза,

Через час, не позже, новый залп!

Турченко не любит разговоров.

Развернул планшетку:

— Вот смотри:

Здесь совхоз, А там, у косогора,

Мы им зад прихлопнем ровно в три!

Вдруг застыв, прислушался всей кожей

И в окоп. — А ну, давай сюда! —

Я снарядный вой услышал тоже,

Но решил: минует, ерунда!

Взрыв раздался рядом, за спиной,

Вскинув кверху ящики и глину!

Оглушил, ударил, опрокинул,

Резкий и грохочуще-тугой!

Как в живых случилось мне остаться,

И теперь не ведаю о том.

Пролетев, как щепка, кувырком,

Чуть успел за бруствер задержаться

И, нарушив все субординации,

Придавил начальство животом!

Турченко неторопливо сел,

Осмотрел меня тревожным взглядом

И, довольный, крякнул: — Уцелел!

Повезло, брат, лучше и не надо!

Подал флягу. — На-ка, укрепись.

Все равно паружу не соваться.

Вон как начал минами плеваться.

Ничего. Потом не прогневись!

Взрывы, гарь… И вдруг песок на шею,

Сумка вниз из дымной темноты,

Кто-то следом прыгает в траншею.

— Покажите, что с ним?!

— Шура, ты?

— Жив! А я… А мне-то показалось…

Вижу вдруг — разрыв, и ты пропал…

Господи, ну как же напугал! —

И к плечу беспомощно прижалась.

Турченко ей сунул было флягу.

Отстранила: — Не люблю. Учти. —

А сама как белая бумага,

Как металл медали «За отвагу»,

Что сияла на ее груди.

Закурила, шапку подняла.

— Ну, пойду я… Хватит прохлаждаться! —

Улыбнулась: — У меня дела.

Ну а вам счастливо оставаться.

Ладно, знаю: смелые солдаты.

Кстати, и стрельбы почти уж нет.

Помогите выбраться, ребята! —

И за нами зашагала вслед.

Ласково похлопав по спине,

Турченко шепнул мне, улыбаясь!

— Если я хоть в чем-то разбираюсь,

Ты везуч, по-моему, вдвойне!

3

Ax, как нас встречали, как встречали

Горем опаленные сердца!

Женщины навстречу выбегали,

Плакали, смеялись, обнимали

И кричали что-то без конца.

Руки загорелые раскинув,

Встав толпою посреди пути,

Так, что ни проехать, ни пройти,

Окружали каждую машину.

Возле хаток расстилали скатерти

С молоком и горками еды

Русские, украинские матери,

Всем нам, всем нам дорогие матери,

Вдовы и столетние деды.

И, в толпе разноголосой стоя,

Хлопцы, улыбаясь широко,

Часто не остывшие от боя,

С уваженьем пили молоко.

С уваженьем? Нет, с благоговеньем!

Ибо каждый точно понимал

Все их муки, беды, униженья,

И ржаное, темное печенье

Было повесомей, чем металл.

И везде о самых долгожданных

Вопрошали мать или сестра:

— Вы не знали Мухина Ивана?

Или, может, бачили случайно

Пехотинца Марченко Петра?

Только где он, Мухин этот самый,

Как его отыщешь на войне?

Может, бьется за рекою Ламой,

Может, сгинул в Западной Двине?

Тот, кто любит, неотступно ждет.

У любви терпение найдется.