– Что ему и предсказала незадолго перед тем некая гадалка.

– Кстати! – вскинулся Худолей. – Шаланда обещал все об этом странном предсказании выяснить. Он что-нибудь узнал, сказал, поведал?

– Честно говоря, – Пафнутьев засмотрелся на ледяные узоры в луже, – честно говоря, меня эта гадалка не увлекла. Узнает Шаланда что-нибудь зловещее, потустороннее... Спасибо ему. Не узнает – перебьемся. Представь, что ты гадалка... К тебе приходит крутой олигарх, кладет на стол тысячу долларов и просит предсказать счастливую судьбу... Что ты ему скажешь?

– Я скажу, что он проживет долгую, веселую жизнь и умрет в своей постели, – не задумываясь, ответил Худолей.

– Вот и она сказала то же самое.

Пафнутьев зашагал к дому и, когда уже вошел в сумрачную тень, обернулся – Худолей не сдвинулся с места: стоял все у той же лужи и смотрел на красноватые в закатном свете весенние тучи. Пожав плечами, Пафнутьев вернулся к Худолею, остановился рядом и тоже уставился на тучи, которые прямо на глазах наливались тяжелой, зловещей синевой.

– Паша, – Худолей помолчал, заранее наслаждаясь словами, которые собирался произнести.

– Ну? – в голосе Пафнутьева прозвучала легкая, почти неуловимая нетерпеливость.

– Гадалка-то... Она бывала в этом доме.

Пафнутьев некоторое время непонимающе смотрел на Худолея, будто тот заговорил на китайском языке.

– И что же из этого следует?

– Она не только Объячеву гадала, она всем обитателям дома предсказывала судьбу.

– Ты хочешь сказать, что она бывала в этом доме не один раз?

– Я уже сказал об этом, Паша.

– И со всеми общалась... Причем со всеми общалась наедине.

– Вот эти твои слова, Паша, проницательнее всех других, которые ты произнес во время нашей прогулки.

– Откуда ты знаешь о приездах гадалки?

– Красотка сказала... Некоторые ее называют секретаршей. А некоторые – другими словами, менее уважительными. Кое-кто вообще нехорошие слова употребляет, когда ему задаешь вопрос об этой прекрасной юной женщине. Мы с ней очень мило побеседовали. Простая душа, доверчивая, искренняя, я бы даже сказал, влюбчивая.

– Ты ей понравился?

– Очень, – Худолей вкрадчиво взглянул на Пафнутьева.

– Я тоже, – сказал тот.

– И ты?! – оскорбился Худолей. – А что в тебе есть привлекательного?

– Ум, – сказал Пафнутьев. – Я очень умный. Пошли. Подышали, выдохнули из себя трупные запахи, пора к живым людям.

– Надо спешить, пока они еще живы.

– Ты хочешь сказать, – Пафнутьев обернулся к поотставшему Худолею, – намекаешь на то, что...

– Да, – сказал Худолей. – Мне так кажется. Мы сунули палку в осиное гнездо и не знаем, что дальше делать.

– Разберемся, – проворчал Пафнутьев, входя в дом.

Башня с винтовой лестницей была затемнена, и только в самом верху горела слабая лампочка. Прихожая тоже освещалась одним светильником возле вешалки. Сквозь арочный проход из каминного зала просачивалось голубоватое свечение.

Пафнутьев вошел и включил верхний свет.

Картина была привычная – в углу полыхал экран телевизора, а перед ним в креслах сидели несколько человек. На журнальном столике стояла початая бутылка все того же виски и несколько тяжелых стаканов с толстыми днищами и ребристыми боками.

Бросив взгляд в сторону зрителей, Пафнутьев узнал Вохмянина, его жену, красотку-секретаршу; тут же были оба строителя, – соблюдая обходительность, сидели чуть в сторонке, как бы признавая, что они здесь не на равных, им просто позволили скоротать вечерок вместе со всеми. Оглянувшись на Пафнутьева, они быстро взглянули друг на друга и снова уставились в телевизор. За годы работы Пафнутьев научился узнавать такие вот переглядки – что-то беспокоило строителей, что-то заставляло их дергаться. Он был уверен – не видят они сейчас ничего, что происходит на экране, не видят бомб, которые доблестные американцы вместе с доблестными немцами и доблестными англичанами сбрасывают из безопасных высот на больницы, мосты, колонны беженцев; не видят, как шустрые истребители охотятся за автобусами, поездами и телегами, нагруженными полусожженным скарбом.

– Что в Югославии? – спросил Пафнутьев нарочито громко. И заметил – вздрогнули строители, опять друг на дружку взглянули, – дескать, как быть, что отвечать?

– Бомбят, – вяло отмахнулся Вохмянин.

– Хоть изредка сбивают самолеты-то? – с надеждой спросил Пафнутьев.

– Об этом ни слова, – опять ответил Вохмянин. – Как в начале бомбежек сшибли невидимку, так до сих пор никак не попадут.

– С двадцати километров бомбят, – сказал Пафнутьев. – Не дотягивают их ракеты. Слабоваты.