— То, что вы сейчасъ сказали, кажется, очень многозначительно, фрёкэнъ Эдварда, — сказалъ я мрачно и сдлалъ нсколько шаговъ къ двери.

Докторъ загородилъ мн дорогу, и сама Эдварда быстро подошла.

— Не понимайте меня неправильно, — сказала она горячо. — Я хотла сказать, что вы, вроятно, будете послднимъ, который уйдетъ, самымъ послднимъ. И кром, всего того только часъ… Послушайте, — продолжала она съ блестящими глазами, — вы дали нашему гребцу пятъ талеровъ за то, что онъ спасъ мой башмакъ отъ потопленія. Но это черезчуръ большая цна.

И она искренно разсмялась, обернувшись къ остальнымъ.

Я стоялъ съ широко раскрытымъ ртомъ, обезоруженный и смущенный.

— Вамъ угодно шутитъ, — сказалъ я, — я не давалъ вашему гребцу пяти талеровъ.

— Вотъ какъ, вы не давали? — Она открыла въ кухню дверь и позвала гребца.- Іаковъ, ты помнишь нашу поздку въ Кухольменъ? Ты спасъ мой башмакъ, упавшій въ воду?

— Да, — отвчалъ Іаковъ.

— Ты получилъ пятъ талеровъ за то, что спасъ мой башмакъ?

— Да, вы дали мн…

— Хорошо. Ты можешь итти.

Чего она хочетъ достигнуть этой выходкой? — подумалъ я. — Хочетъ ли она меня пристыдить? Это ей не удастся, я не красню отъ такихъ вещей. Я сказалъ громко и ясно:

— Я долженъ всмъ сказать, что это или ошибка или обманъ. Мн и въ голову не приходило давать гребцу пять талеровъ за вашъ башмакъ. Я можетъ-бытъ, долженъ былъ это сдлать, но пока этого не было.

— А теперь будемъ продолжать танцовать, — сказала она, наморщивъ лобъ, — отчего мы не танцуемъ?

— Она должна мн дать объясненіе, — сказалъ я про-себя; я пошелъ и началъ выжидать минуты, когда бы я могъ съ ней поговорить. Она пошла въ сосднюю комнату, я за ней.

— Ваше здоровье! — сказалъ я и хотлъ съ ней чокнуться.

— У меня пустой стаканъ, — отвтила она коротко.

— Я думалъ, что это вашъ стаканъ!

— Нтъ, это не мой, — сказала она и отвернулась къ своему сосду.

— Въ такомъ случа извините меня!

Многіе изъ гостей замтили этотъ маленькій инцидентъ. Сердце заколотилось у меня въ груди; я сказалъ, задтый за живое:

— Но все-таки вы должны дать мн объясненіе…

Она встала, взяла меня за об руки и сказала убдительно:

— Но не сегодня, не сейчасъ, мн такъ грустно. Боже, какъ вы на меня смотрите! А когда-то мы были друзьями…

Пораженный, я отвернулся и пошелъ къ танцующимъ.

Вскор посл этого вошла и Эдварда; она встала у рояля, гд сидлъ торговый агентъ и игралъ танцы; ея лицо въ эту минуту было полно тайной грусти.

— Я никогда не училась играть, — говорила она, съ потемнвшимъ взглядомъ смотря на меня. — Ахъ, если бы я умла.

На это я ей ничего не могъ отвтить. Но сердце мое снова стремилось къ ней и я спросилъ:

— Отчего вы вдругъ стали такой печальной, Эдварда? Если бы вы знали, какъ я страдаю отъ этого.

— Не знаю почему, — отвчала она. — Можетъ-быть, отъ всего, вмст взятаго. Если бы эти люди могли бы сейчасъ же уйти, вс до одного. Нтъ, не вс; не забудьте, вы должны быть послднимъ.

И снова я ожилъ при этихъ словахъ, и глаза мои замтили свтъ въ комнат, наполненной солнцемъ. Ко мн подошла дочь пробста и начала со мной разговоръ; я бы хотлъ, чтобы она была далеко, далеко отъ меня, и отвчалъ ей коротко. Я все время не смотрлъ на нее, потому что, вроятно, это она говорила о моемъ звриномъ взгляд.

Она обратилась къ Эдвард и разсказала ей, какъ однажды за границей, кажется въ Рим, ее преслдовалъ на улиц какой-то господинъ.

— Изъ одной улицы въ другую онъ все бжалъ за мной и улыбался, — говорила она.

— Такъ разв онъ былъ слпой? — воскликнулъ я, чтобъ доставить удовольствіе Эдвард. И при этихъ словахъ я пожалъ плечами.

Молодая дама тотчасъ же поняла мой грубый намекъ и отвчала:

— Да, по всей вроятности, разъ онъ могъ преслдовалъ такую старую и отвратительную особу, какъ я.

Но не добился отъ Эдварды благодарности, она увела свою подругу; он шептались между собой и качали головой. Съ этой минуты я былъ вполн предоставленъ самому себ.

Проходитъ еще часъ, морскія птицы тамъ, на шхерахъ, уже начинаютъ просыпаться, ихъ крикъ доносится до насъ черезъ раскрытыя окна. Радость охватываетъ меня, когда я слышу эти первые крики, и меня тянетъ туда, къ шхерамъ…

Докторъ опять пришелъ въ хорошее настроеніе духа и сосредоточилъ на себ всеобщее вниманіе. Дамамъ не надодало быть все время около него. «Это мой соперникъ» думалъ я и я думалъ также о его хромой ног и жалкой фигур. Онъ выдумалъ новое остроумное проклятіе, онъ говорилъ: — Смерть и глупецъ! — и каждый разъ, когда онъ употреблялъ это проклятіе, я громко смялся. Среди моихъ терзаній мн пришла въ голову мысль оказывать всевозможныя любезности этому человку, потому что онъ былъ моимъ соперникомъ. Докторъ постоянно былъ у меня на первомъ план, я кричалъ — слушайте же, что говоритъ докторъ! — и я заставлялъ себя громко смяться надъ его выраженіями.