— Давеча мы все говорили о женихахъ. Вотъ богатый женихъ… Корневъ.

— Да разв онъ здсь? спросила Дарья Терентьевна.

— Сейчасъ пріхалъ. И актеръ хорошій, и женихъ. Онъ будетъ у насъ играть въ водевил.

Дарья Терентьевна оживилась.

— Надо поздороваться съ нимъ. Я знаю и его отца, и его мать. Всхъ ихъ знаю, заговорила она. — Пойдемъ, Люба… Ты вдь тоже его знаешь… Ты танцовала съ нимъ въ Коммерческомъ собраніи. Постой, я на теб платье поправлю… Батюшки! Да у тебя спина въ чемъ-то бломъ…

— Это я должно быть на сцен какъ-нибудь о декорацію замаралась.

Дарья Терентьевна привела въ порядокъ платье дочери и направилась къ групп, среди которой стоялъ Корневъ.

Алексй Захарычъ Корневъ былъ ужъ далеко не юноша. Ему было лтъ подъ тридцать. Онъ былъ брюнетъ, стригъ волосы подъ гребенку, носилъ круглые усы, загибающіеся кончиками около нижней губы, имлъ красноватое пятнами лицо и былъ одтъ въ клтчатую свтлую пиджачную пару англійскаго покроя. На жилет его покоилась массивная золотая цпь съ компасомъ, съ машинкой для обрзки сигаръ и вообще съ кучею брелоковъ. Онъ былъ средняго роста, очень тощъ и симпатичнаго ничего изъ себя не представлялъ. Корневъ разсказывалъ компаніи, что въ мукосевскомъ кружк, гд онъ обыкновенно игpaлъ, тоже на-дняхъ идетъ спектакль и онъ исполняетъ роль Любима Торцова въ «Бдность не порокъ».

— Тамъ репетиціи и здсь репетиціи. Ужъ придутся репетиціи въ одно время, такъ не прогнвайтесь, туда поду, потому тамъ все-таки родное, нашъ собственный кружокъ. Впрочемъ, у васъ-то я съ двухъ репетицій сыграю. Я ужъ игралъ эту роль, говорилъ онъ.

— Мосье Корневъ, здравствуйте… обратилась къ нему Дарья Терентьевна. Или не узнаете знакомыхъ?

— Какъ-же, какъ-же… Отлично помню… Мое почтеніе…

Онъ хотлъ назвать Дарья Терентьевну по имени и запнулся.

— А вы здсь что-же? Вы тоже разв?.. продолжалъ онъ.

— Да вотъ дочь играетъ. И не хотла отпускать, да такъ ужъ… Такъ я съ ней.

— Имю честь кланяться… расшаркался и передъ Любой Корневъ. — Какъ нынче въ купеческомъ-то кругу заиграли! прибавилъ онъ. — Рдкій домъ безъ актрисы. И кружковъ что этихъ развелось! Страсть. Это меня радуетъ.

— Да ужъ хорошо-ли это, полно? попробовала возразить Дарья Терентьевна.

— Отчего-же? Все-таки искусство, все-таки осмысленное занятіе. Такъ можно начинать? Можно репетировать? спросилъ онъ офицера.

— А вотъ только мы чаю напьемся, отвчалъ тотъ. Господа! пожалуйте къ столу.

На длинномъ офиціантскомъ стол, плохо освщенномъ двумя свчками, помщался большой самоваръ въ безпорядк стояли стаканы на блюдечкахъ, лежали булки и соленыя мясныя закуски и сыръ, разложенные на бумаг, и высилась бутылка коньяку. Сахаръ также находился въ бумажномъ тюрюк.

Около самовара стоялъ взъерошенный тщедушный деньщикъ офицера Луковкина. Вс стали присаживаться къ столу.

— Ну, что-жъ стоишь! Разливай чай-то! крикнулъ на деньщика Луковкинъ.

Тотъ принялся исполнять требуемое.

— Стаканы-то перетеръ-ли?

— Протеръ, ваше благородіе.

Дарья Терентъенна, не отпуская отъ себя Любу, старалась уссться рядомъ съ Корневымъ, но это ей не удалось. Корневъ слъ вмст съ Конинымъ, съ толстой комической старухой Табаниной и къ нимъ присоединился Луковкинъ. Они тотчасъ взялись за коньякъ и ршили выпить по рюмк «гольемъ».

— Знаете, когда сильная роль, я вотъ безъ этого зелья совсмъ играть не могу, сказалъ Корневъ, стукнувъ пальцами по бутылк.

— Да и я тоже, отвчалъ Конинъ. — Перекалить не хорошо, а дв-три рюмки передъ выходомъ на сцену…

— Вотъ, вотъ… Толчокъ даетъ. На нервы дйствуетъ. Самъ чувствуешь, что лучше играешь. Да вотъ буду играть Любима Торцова, — ну, какъ въ третьемъ акт передъ драматической сценой не выпить?! Знаете это мсто: «Прочь съ дороги! Любимъ Торцовъ идетъ»! Комическая дама съ нами выпьетъ? обратился Корневъ къ толстой Табаниной.

— По малости потребляемъ, отвчала та съ улыбкой, цитируя слова изъ какой-то роли.

Дарья Терентьевна и дочь помстились черезъ столъ, наискосокъ отъ Корнева и его компаніи Плосковъ на этотъ разъ ужъ не слъ съ ними. Онъ былъ около Кринкиной на другомъ конц длиннаго стола, хотя и не спускалъ съ Любы глазъ, даже слегка перемигивался съ ней, когда Дарья Терентьевна отворачивалась. Кринкина замтила это и сказала ему:

— Кажется, вамъ очень нравится этотъ лакомый кусокъ…

— А что-же?.. Прекрасная двушка… Прекрасное семейство… Мать только немножко того… отвчалъ Плосковъ.