«Вотъ теперь авось что-нибудь и выйдетъ путное для двушки изъ этого спектакля, а то стоитъ-ли невдь съ кмъ зря играть!» думала Дарья Терентьёвна.

— Ужъ вы, пожалуйста, Алексй Захарычъ, займитесь ею и поучите ее на слдующихъ репетиціяхъ, вы такой прекрасный опытный актеръ, говорила она Корневу про дочь.

— Всенепремнно, всенепремнно. Этотъ водевиль долженъ идти у насъ безъ сучка и безъ задоринки, отвчалъ Корневъ. — Любовничекъ-то только у насъ плоховатъ… подмигнулъ онъ на гимназиста Дышлова. — Ну, да мы его какъ-нибудь вымуштруемъ.

— Нельзя-ли Плоскова на его мсто, Виталія Петровича? Тотъ, право, будетъ лучше, вставила свое слово Люба, но, взглянувъ на мать, вспомнила ея антипатію къ Плоскову, спохватилась и отвернулась, чтобы не видать ея взора.

— А что вы думаете! воскликнулъ режиссеръ Луковкинъ. — Вдь въ самомъ дл пьеса-то черезъ это выиграетъ. Плосковъ все-таки бойче Дышлова.

— Нтъ, нтъ, нтъ! запротестовала Дарья Терентьевна. — Пускай ужъ лучше гимназистъ играетъ. Что она говоритъ! Она говоритъ пустяки, а вы ее слушаете.

— Позвольте, но отчего-же?.. Гимназистъ не останется безъ роли. Мы ему дадимъ роль въ сценахъ «На Пескахъ», которую долженъ играть Плосковъ, поддерживалъ режиссеръ.

— Кто это такой Плосковъ? спросилъ Корневъ.

— А это тутъ одинъ банковскій служащій, сдлала гримасу Дарья Терентьевна. — Да нтъ, я не согласна, чтобы Плосковъ игралъ съ моей дочерью, не согласна. Что это такое! Говорятъ, это какой-то путанникъ… Нтъ, нтъ…

— Маменька… Но какъ можно такъ про тхъ людей говорить, которыхъ вы не знаете, вступилась дочь.

— Молчи. Нтъ, нтъ, я не согласна.

— Но вдь Плосковъ все равно будетъ-же со мной играть въ пьес «На Пескахъ».

— А ужъ эту самую роль «На Пескахъ» ты теперь брось. Будетъ теб и двухъ ролей.

— Отъ пьесы «На Пескахъ» мы, пожалуй, васъ теперь освободимъ. Надо-жъ намъ и Анн Ивановн дать что-нибудь сыграть, сказалъ режиссеръ, кивая по направленію къ блокурой двиц, сидвшей вмст съ Кринкиной около чайнаго стола.

Люба закусила губку. Плосковъ ей нравился и ей было пріятно играть съ нимъ въ одной пьес.

— Такъ какъ-же: гимназистъ будетъ съ нами въ «Что имемъ — не хранимъ» играть или этотъ самый… Плосковъ? спросилъ Корневъ. — Надо-же это ршить.

— Знаете что? Пусть ужъ лучше гимназистъ играетъ. Плосковъ былъ-бы лучше, это врно, но за гимназиста можетъ Лариса Павловна Кринкина обидться. Это ея протеже… ршилъ режиссеръ.

— Ну, пусть гимназистъ играетъ. Вышколимъ его, сказалъ Корневъ.

Посл репетиціи «Что имемъ — не хранимъ» Дарья Терентьевна и Люба стали уходить домой. Къ нимъ подскочилъ Плосковъ.

— Куда-жъ вы, Любовь Андреевна? Вдь мы еще «На Пескахъ» не репетировали, заговорилъ онъ.

— Въ пьес «На Пескахъ» я не играю. У меня взяли эту роль, отвтила Люба, бросая на Плоскова взглядъ, какъ-бы говорящій «не моя вина, ничего не подлаешь».

— Да что вы! Какъ-же это такъ? А я такъ былъ радъ, что играю съ вами въ одной пьес.

— Мало-ли что были рады! Люба теперь играетъ въ другомъ водевил, гд роль лучше.

— Ну, длать нечего… пожалъ плечами Плосковъ, и когда Дарья Терентьевна и Люба, простившись со всми участвующими въ спектакл, отправились одваться въ прихожую, пошелъ ихъ провожать туда.

Въ прихожей Плосковъ суетился около нихъ, старался укутать Любу, подалъ Дарь Терентьевн калоши и просилъ даже позволить надть ихъ ей, но та наотрзъ отказала ему въ этомъ, говоря:

— Да что вы, лакей, что-ли? Нтъ, нтъ, я сама…

— До послзавтра, Любовь Андреевна? крикнулъ Плосковъ Люб, когда та уже уходила на улицу. — Послзавтра вдь у насъ опять репетиція.

Люба обернулась и хотла что-то сказать Плоскову, но мать пихнула ее въ спину и сказала:

— Иди, или, — не наговорилась еще. Ну, человчекъ нахальный! Вотъ ужъ въ душу-то влзаетъ! произнесла она про Плоскова, когда он вышли на улицу. — Да ладно, влзай или не влзай ко мн въ душу — все равно отъ меня теб ничего не очистится. Нахалъ!

— Господи Боже мой! Вы даже простую услужливость учтиваго молодаго человка считаете за нахальство! вздохнула Люба.

— Не защищай, не защищай! Никогда теб его не защитить.

Вернувшись съ дочерью домой, Дарья Терентьевна нашла и мужа дома. Онъ только-что вернулся изъ коммерческаго собранія, гд игралъ въ винтъ.

— Ну, что? Какой тамъ народъ въ этомъ самомъ спектакл играетъ? спросилъ онъ жену.

— Всякій. Кто съ бугорковъ, кто съ горокъ, но между ними и Корневъ.

— Корневъ? переспросилъ Андрей Иванычъ. — Ну, значитъ, вс Мукосевы будутъ на спектакл, а будутъ Мукосевы, такъ прідутъ и Ячменниковы, Аладьевы тоже будутъ. Они всегда компаніей здятъ. Общество, стало, будетъ хорошее.