— Да, она васъ что-то не особенно жалуетъ.

— И не понимаю, почему? пожалъ плечами Плосковъ. — Конечно, я человкъ маленькій…

— Ну, а тутъ ищутъ большихъ. Вонъ мать-то какъ въ Корнева впилась. Да нтъ, этого ужъ не поймаешь, этотъ оболтался.

— Какой онъ женихъ, если у него дама сердца съ цлымъ семействомъ въ сторон.

— А разв есть?

— Да какъ-же… Это вс знаютъ. Вотъ погодите, въ спектакл у насъ она наврное будетъ въ первомъ ряду креселъ сидть, и я тогда вамъ ее покажу. Она всегда бываетъ, когда Корневъ играетъ.

— Вы Любочкиной-то матери ее покажите. А сами не унывайте и дйствуйте. Терпніе все превозмогаетъ, сказала съ улыбкой Кринкина. — Вы мн скажите откровенно, я другъ всхъ влюбленныхъ, вы влюблены въ мадемуазель Биткову?

— Да… Не скрою… Она мн очень нравится, отвчалъ Плосковъ не вдругъ.

— И имете на нее серьезныя намренія?

— Хорошъ виноградъ да зеленъ.

— Хотите, я вамъ помогу?

— Готовъ за это въ ножки поклониться. Но вы будете помогать?

— Надо дйствовать, дйствовать и дйствовать, не останавливаться ни передъ чмъ. Мужчина долженъ быть немножко нахаленъ.

— Да ужъ я и такъ, кажется…

— Предметъ-то вашей страсти самъ какъ на васъ смотритъ? допытывалась Кринкина.

— Да она, кажется, мн симпатизируетъ, кажется, я ей нравлюсь.

— Надо влюбить въ себя. А когда двушка полюбитъ…

— Мать-то у ней очень ужъ ко мн не благоволитъ.

— Полюбитъ двушка, такъ и мать съ ней ничего не подлаетъ.

— Не выдадутъ да и кончено.

— Пускай бжитъ. Увозите… Внчайтесь тайно… Это даже такъ романтично. Ну, а я вамъ помогу, я вдь теперь ваша союзница.

— Вашими-бы устами да медъ пить.

— И будете пить, даю вамъ слово, если не станете дремать и будете умно дйствовать. Обвнчаетесь гд-нибудь въ захолусть, прізжайте назадъ и старикамъ въ ноги… Небось, простятъ, вдь вы не каторжный, находитесь на служб, а родительское сердце не камень.

Вмсто отвта Плосковъ только вздохнулъ.

Во время чаепитія Дарья Терентьевна тихо журила дочь и говорила ей:

— Дура ты, совсмъ дура. Ежели ужъ дошла въ спектакл участвовать, то съ Корневымъ теб въ одной пьес слдовало-бы играть, а то играешь какую-то горничную, да и то не вдь съ кмъ.

— Въ той пьес, гд Корневъ играетъ, мн роль не подходитъ, отвчала Люба.

— Вздоръ! Что такое значитъ — не подходитъ! Что ты настоящая актриса, что-ли!

— Да до сегодняшняго вечера неизвстно было, будетъ-ли еще Корневъ играть-то у насъ.

— А теперь, когда стало извстно, то и просись въ его пьесу.

— Да нельзя этого…

— Отчего? Такъ, молъ, и такъ, а то играть не стану. А то вдругъ дали играть какую-то горничную! Погоди, можетъ-быть, я и сама скажу, дай только мн пьесу посмотрть, въ которой Корневъ играетъ.

— Маменька, Бога ради, не длайте этого! испуганно проговорила Люба.

— Ну, ужъ это мое дло, уклончиво отвчала Дарья Терентьевна.

Чаепитіе кончилось. Комики Корневъ, Конинъ и режиссеръ Луковкинъ значительно убавили содержимое бутылки. Режиссеръ опять ударилъ въ ладоши и возгласилъ: Занятыхъ въ водевил «Что имемъ — не хранимъ» прошу на сцену!

Корневъ, Конинъ, Табанина, гимназистъ Дышловъ и какая-то худенькая, блокурая двица отправились на сцену. Конинъ, игравшій отставного военнаго Птухова, еще на ходу заплъ во все горло изъ своей роли романсъ «Прощаюсь, ангелъ мой, съ тобою, прощаюсь съ счастіемъ моимъ»! Что, хорошо такъ будетъ? спросилъ онъ Корнева.

— По моему, ревть надо громче, отвчалъ тотъ.

— Да ужь я рявкну на спектакл. Такъ рявкну, что люстра зазвенитъ.

Дарья Терентьевна внимательно слдила за репетиціей. Пьеса ей понравилась. Конинъ и Корневъ знали уже роли и играли на репетиціи, а не читали, да на самомъ дл, они и какъ актеры были лучше другихъ. Комическая старуха Табанина также не отставала отъ нихъ, но гимназистъ Дышловъ, исполнявшій роль молодого живописца, и блокурая двица, игравшая роль его жены, путались, говорили сквозь зубы, становилась къ зрителямъ спиной. Луковкинъ поправлялъ ихъ, останавливалъ, заставлялъ повторять сцены, но выходило все-таки плохо. Въ довершеніе всего блокурая двица чуть не расплакалась, встрчая поминутно поправки режиссера, и заговорила:

— Нтъ, я такъ не могу… Помилуйте, вы меня останавливаете чуть не на каждомъ шагу! Вдь это-же не спектакль, а репетиція, на спектакл я буду играть какъ слдуетъ, а теперь дайте-же мн свободу.

— Однакоже невозможно, Анна Ивановна, оборачиваться къ публик задомъ, вразумлялъ ее режиссеръ.

— Я это только теперь, а потомъ все будетъ какъ слдуетъ.

— Привыкнете, такъ и потомъ не будетъ какъ слдуетъ. И наконецъ, вы говорите себ подъ носъ.

— Не кричать-же мн на репетиціи во все горло!