— Все равно. Пойдемъ такъ.

Люба стала уходить изъ-за кулисъ въ зрительную залу. Плосковъ шелъ за ней сзади. Въ зал онъ сравнялся съ ней и пошелъ рядомъ.

— Куда-нибудь подальше пойдемте… Вотъ хоть въ тотъ дальній уголъ. Тамъ мы будемъ на един…. шепталъ онъ.

Плосковъ велъ Любу въ отдаленный темный уголъ зрительной залы. Пробирались они медленно, шагъ за шагомъ. Имъ пришлось проходить мимо Кринкиной, сидвшей рядомъ съ своимъ постояннымъ кавалеромъ гимназистомъ Дышловымъ. Дышловъ въ это время держалъ передъ ней открытую коробку съ конфектами и она брала изъ нея щипчиками какую-то шоколадинку. Завидя Плоскова и Любу, Кринкина умильно взглянула на нихъ сквозь пенснэ и произнесла:

— Голубки, совсмъ голубки…. Не хотители, голубки, вы полакомиться?

— Мерси… проговорила Люба, отрицательно покачавъ головой. — Что-то не хочется.

Поблагодарилъ и Плосковъ. Кринкина продолжала:

— Впрочемъ, идите, идите. Не буду прерывать вашего пріятнаго тетъ-а-тетъ… Воркующимъ голубкамъ созерцаніе другъ друга замняетъ все.

— Видите, Виталій Петровичъ, что уже объ насъ говорятъ, шепнула Плоскову Люба, когда они оставили за собой Кринкину и Дышлова.

— А пускай говорятъ. Что-жъ изъ этого? Въ моихъ къ вамъ чувствахъ я не скрываюсь.

— А надо скрываться, потому ежели это дойдетъ до маменьки, она не позволитъ мн и въ спектакл играть.

— Но вдь и нужно-же, чтобы когда-нибудь дошло, замтилъ Плосковъ.

— Ахъ, нтъ, нтъ. Это невозможно. Увряю, васъ, что тогда конецъ моему актерству и вы перестанете меня видть.

Плосковъ и Люба пришли въ уголъ зала.

— Сядемте, Любовь Андреевна, сказалъ онъ.

— Зачмъ-же мы будемъ здсь-то сидть? Пойдемте лучше туда, гд вс, отвчала она, однако сла.

Плосковъ помолчалъ и сказалъ:

— Я, Любовь Андревна, уже открылъ вамъ свои чувства, но еще не знаю, скрплены-ли они взаимностью. Любители вы меня, Любовь Андревна?

Люба отвчала не вдругъ.

— Можетъ быть и люблю, но вдь ничего изъ этого не выдетъ… пробормотала она.

— Я съ серьезными намреніями. Я хочу просить вашей руки.

— И ни къ чему это не поведетъ. Маменька и такъ-то рветъ и мечетъ, когда я съ вами.

— Но я хотлъ поговорить съ вашимъ папашей, открыться ему. Онъ, кажется, человкъ разсудительный и съ сердцемъ.

— И маменька съ сердцемъ, но она ищетъ мн жениха богатаго.

— Позвольте… Но вдь и я-же не бденъ. Я уже говорилъ вамъ объ этомъ. На свое жалованье я живу прилично, вы будете жить прилично на ваше приданое. Вотъ это-то я и хочу при объясненіи высказать вашему папаш. Я упаду ему въ ноги, буду молить, чтобы онъ уговорилъ вашу мамашу.

— Во-первыхъ, онъ уговаривать не станетъ, а во-вторыхъ, вашу мамашу и уговорить нельзя. Вы не знаете мою мамашу. Нтъ, нтъ, вы этого не длайте!

— Но Боже мой, что-же я долженъ тогда предпринять! Я жить безъ васъ не могу.

— Погодите. Просто погодите.

— Но что-же можетъ выйти хорошаго, ежели я буду ждать.

— Можетъ быть что-нибудь и выдетъ.

— Вы сами-то, Любовь Андреевна, готовы выйти за меня замужъ? допытывался Плосковъ.

— Конечно-же, да, но что-же длать, ежели это невозможно!

Плосковъ помолчалъ и сказалъ:

— Попробуемте все-таки обратиться къ сердцу вашихъ родителей. Упадемте имъ въ ноги, будемъ просить, молить.

— Васъ выгонятъ изъ нашего дома, а меня никуда одну пускать не будутъ.

— Но вдь это-же ужасно.

— Потому я васъ и останавливаю, что будетъ ужасно.

Плосковъ опять помолчалъ и спросилъ:

— А обвнчаться тайно отъ папаши и мамаши?..

— Что вы, что вы! Да разв это можно?! испуганно заговорила Люба.

— Отчего-же?.. Вдь люди это иногда длаютъ.

— Нтъ, нтъ… Оставьте.

— Да вдь я говорю, что это въ крайнемъ случа. Есть люди, которые намъ въ этомъ помогутъ. Смотрите, какая милая женщина Кринкина… Она съ удовольствіемъ поможетъ. Вы подете какъ будто-бы на репетицію, а я ужь буду ждать. Встрчу васъ и прямо въ церковь… Мои пріятели будутъ свидтелями. Нужно только ваше метрическое свидтельство. Метрическое свидтельство вы можете достать?

— Лучше и не говорите объ этомъ.

— Стало быть ваша любовь ко мн не сильна. А я-то какъ васъ люблю!

— И я васъ люблю. Но вдь это-же будетъ скандалъ! Господи Боже мой! Да я и представить себ не могу, что это будетъ!

— Ничего не будетъ. Отъ внца мы прямо къ вашимъ родителямъ, упадемъ имъ въ ноги… Великихъ преступниковъ прощаютъ, а не только что двушекъ, которыя вышли замужъ по влеченію сердца, но противъ воли родителей. А что до скандала, то нтъ такого скандала, который-бы не забывался. Подумайте, Любинька… Надюсь, вы мн теперь позволите такъ васъ называть?