— Такой ужъ городъ паршивый, что въ немъ на каждомъ перекрестк игра въ игрушки, началъ онъ. — Взрослые, пожилые люди играютъ, какъ малые дти въ лошадки, въ позда забавляются. Подумать-то объ этомъ срамъ, а забавляются. Да вотъ хоть-бы взять эту цвточную драку, гд мы сейчасъ были… Вдь это тоже дтская игра, самая дтская. Ну, что тутъ такое цвтами швыряться? Однако, взрослые, старики даже забавлялись, да и мы, глядя на нихъ, разъярились.

— Да и какъ еще разъярились-то! подхватилъ Николай Ивановичъ. — Особенно ты. Хоть-бы вотъ взять этого англичанина… Вдь ты ему носъ-то въ перечницу превратилъ. А все-таки эту игру я понимаю. Во-первыхъ, тутъ полировка крови, а во-вторыхъ, безъ проигрыша. Нтъ, эту игру хорошо было-бы и у насъ въ Петербург завести. И публик интересъ, и антрепренеру барышисто. За мста антрепренеръ деньги собираетъ, даетъ представленіе, а за игру актерамъ ни копйки не платитъ, потому сама-же публика и актеры. Правду я, Иванъ Кондратьичъ?..

— Еще-бы! Огромные барыши можно брать, отвчалъ Конуринъ. — Мста изъ барочнаго лса построилъ, покрасилъ ихъ муміей, да и загребай деньги. Объ этомъ даже надо попомнить. Хотя я и по фруктовой части, при колоніальномъ магазин, но я съ удовольствіемъ-бы взялся за такое дло въ Петербург…

— И я то-же. Идетъ пополамъ? воскликнулъ Николай Ивановичъ. — Такую цвточную драку закатимъ, что даже небу будетъ жарко. Цвтовъ у насъ въ Петербург мало — березовые вники въ ходъ пустимъ. Прелесть, что за цвточный праздникъ выйдетъ.

— Такъ вамъ сейчасъ въ Петербург и дозволили это устроить! откликнулась Глафира Семеновна.

— Отчего? Ново, прекрасно, благородно. Аркадіи-то эти вс у насъ ужъ надоли, говорилъ Николай Ивановичъ.

— Здсь прекрасно и благородно, а у насъ выйдетъ совсмъ наоборотъ.

— Да почему-же?

— Срости много всякой, вотъ почему. Здсь цивилизація, образованіе, а у насъ дикая срость и невжество. Да вотъ возьмите хоть себя. Вы ужъ и здсь-то жалли, что нельзя было вмсто букета бутылкой швырнуть. Хотли даже сапогомъ…

— Это не я. Это Иванъ Кондратьичъ.

— Все равно. Иванъ Кондратьичъ такой-же русскій человкъ. За что вы бдному англичанину носъ расквасили? Нарочно выбирали букетъ съ твердыми корешками, чтобы расквасить.

— А за что онъ мн шляпу сшибъ?

— Вздоръ. Ничего неизвстно. Вы не успли и замтить, кто съ васъ шляпу сшибъ. И наконецъ, ежели и онъ… Онъ съ васъ только шляпу сшибъ, а вы ему носъ въ кровь… У насъ, въ Петербург ежели цвточную драку дозволить, то еще хуже выйдетъ. Придутъ пьяные, каменья съ собой принесутъ, каменьями начнутъ швыряться, палки въ ходъ пустятъ, вмсто цвтовъ стулья въ публику полетятъ. Нельзя у насъ этого дозволить! закончила Глафира Семеновна.

— Ну, раскритиковала! махнулъ рукой Николай Ивановичъ и спросилъ жену:- Однако, куда-же мы теперь идемъ?

— На желзную дорогу, чтобъ хать въ Монте-Карло, былъ отвтъ.

XXII

Узнавъ, что Глафира Семеновна ведетъ его и Конурина, чтобы сейчасъ же хать по желзной дорог въ Монте-Карло, Николай Ивановичъ опять запротестовалъ, но запротестовалъ только изъ упрямства. Ему и самому хот-лось видть Монте-Карло и его знаменитую игру въ рулетку. Глафира Семеновна, разумется, его не послушалась и онъ былъ очень радъ этому. Поворчавъ еще нсколько времени, онъ сказалъ:

— А только дадимте, господа, другъ другу слово, чтобъ не играть въ эту проклятую рулетку.

— Нельзя, чтобы совсмъ не играть, — откликнулась Глафира Семеновна. — Иначе зачмъ-же и въ Монте-Карло здить, если не испытать, что такое это рулетка. Ты вотъ говоришь, что она проклятая, а почемъ ты знаешь, что она проклятая? Можетъ быть такъ-то еще хвалить ее будешь, что въ лучшемъ вид! Лучше мы дадимъ себ слово не проигрывать много. Ну, хотите, дадимъ слово, чтобы каждый не больше десяти франковъ проигралъ? Проиграетъ и отходи отъ стола.

— Нтъ, нтъ! Ну, ее, эту рулетку!.. Вы, какъ хотите, а я ни за что… — замахалъ Конуринъ руками.- хать демъ, хоть на край свта поду, а играть — шалишь!

— Ну, тогда мы съ тобой по десяти франковъ ассигнуемъ, Николай Иванычъ. Не бойся, только по десяти франковъ. Согласенъ? Ну, сдлай-же мн это удовольствіе. Вдь я теб врная переводчица въ дорог.

Глафира Семеновна съ улыбкой взглянула на мужа. Тотъ тоже улыбнулся, утвердительно кивнулъ головой и проговорилъ:

— Соблазнила-таки Ева Адама! И вотъ всегда такъ.

Глафира Семеновна взглянула на часы и воскликнула:

— Ахъ, Боже мой! Опоздаемъ на поздъ. Надо хать. Пшкомъ не успть… Коше! — махнула она прозжавшему извощику и, когда тотъ подъхалъ, заторопила мужа и Конурина. — Садитесь, садитесь скорй. А ля гаръ… Пуръ партиръ а Монте-Карло, приказала она извощику.

Тотъ щелкнулъ бичомъ по лошади, но только что они прохали съ четверть версты, какъ обернулся къ Глафир Семеновн и заговорилъ что-то.

— Нонъ, нонъ, нонъ… Алле… Успете… махнула та рукой.