— Что такое? Въ чемъ дло? спросилъ Николай Ивановичъ.

— Говоритъ, что мы опоздали на поздъ, но онъ вретъ. Намъ еще десять минутъ до позда осталось.

Глафира Семеновна смотрла на свои часы, показывалъ свои часы и извощикъ, оборачиваясь къ ней, и, когда они прозжали мимо извощичьей биржи, указалъ бичомъ на парную коляску и опять что-то заговорилъ въ увщательномъ тон.

— Да вдь ужъ онъ лучше знаетъ, опоздали мы или не опоздали, замтилъ Конуринъ.

— Вздоръ. Просто онъ хочетъ сорвать съ насъ франкъ, не довезя до желзной дороги. Онъ вонъ указываетъ на парную коляску и говоритъ, чтобы мы хали въ Монте-Карло не по желзной дорог, а на лошадяхъ. Алле! Алле!. продолжала она махать извощику рукой.

Тотъ между тмъ уже остановился у извощичьей биржи и кричалъ другаго извощика:

— Leon! Voila messieurs et madame… раздавался его голосъ.

— Вдь вотъ какой неотвязчивый! Непремнно хочетъ навязать намъ, чтобы мы на лошадяхъ хали въ Монте-Карло. Предлагаетъ парную коляску… говорила Глафира Семеновна. — Увряетъ, что это будетъ хорошій парти-де-плезиръ.

— А что-жъ. Отлично… На лошадяхъ отлично… Покрайности по дорог можно въ два-три мста захать и горло промочить, откликнулся Конуринъ.

— А сколько это будетъ стоить? спросилъ Николай Ивановичъ.

— А вотъ сейчасъ надо спросить. Комбьянъ а Монте-Карло? обратилась Глафира Семеновна къ окружившимъ ихъ извощикамъ парныхъ экипажей и тутъ-же перевела мужу отвтъ:- Двадцать франковъ просятъ. Говорятъ, что туда три часа зды.

— Пятнадцать! Кензъ! Хочешь, мусью, кензъ, такъ бери! крикнулъ Николай Ивановичъ бравому извощику, курившему сигару изъ отличнаго пнковаго мундштука. — Это то есть туда и обратно? обратился онъ къ жен.

— Нтъ, только въ одинъ конецъ. Обратно нашъ извощикъ совтуетъ хать по желзной дорог.

— Пятнадцать франковъ возьмутъ, такъ подемте. Покрайности основательно окрестности посмотримъ, а то все желзныя дороги, такъ ужъ даже и надоло. Воздушку по пути понюхаемъ, говорилъ Конуринъ.

— Да, будете вы нюхать по пути воздушокъ! Какъ-же! Вашъ воздушокъ въ питейныхъ лавкахъ по дорог будетъ. Ну, и налижитесь.

— Да не налижемся. Ну, кензъ… Бери кензъ… Пятнадцать четвертаковъ деньги. На нашъ счетъ перевести по курсу — шесть рублей, говорилъ Николай Ивановичъ извощику.

— Voyons, messieurs… Dix-huit! послышался голосъ изъ толпы извощиковъ.

— За восемнадцать франковъ одинъ предлагаетъ, — перевела Глафира Семеновна.

— Четвертакъ одинъ можно еще прибавить. Ну, мусью… Сезъ… Сезъ франковъ. Шестнадцать… Вези за шестнадцать… По дорог задемъ выпить и теб поднесемъ. Глаша! Переведи ему, что по дорог ему поднесемъ.

— Выдумали еще! Стану я съ извощикомъ о пьянств говорить!

— Да какое-же тутъ пьянство! Ну, ладно… Я самъ… Сезъ, мусье… Сезъ и по дорог венъ ружъ буаръ дадимъ. Компрене? Ничего не компрене, чортъ его дери!

— За семнадцать детъ одинъ, — сказала Глафира Семеновна.

— Дать, что-ли? спросилъ Николай Ивановичъ. — Право, на лошадяхъ пріятно… Главное, я насчетъ воздушку-то… Я дамъ, Конуринъ.

— Давай! Гд наше не пропадало! Все лучше, чмъ эти деньги въ вертушку просолить, махнулъ рукой тотъ.

Разсчитались съ привезшимъ ихъ на биржу одноконнымъ извощикомъ и стали пересаживаться въ двухконный экипажъ и наконецъ, покатили по гладкой, ровной, какъ полотно, дорог въ Монте-Карло. Дорога шла въ гору. Открывались роскошные виды на море и на горы, везд виллы, окруженныя пальмами, миртами, апельсинными деревьями, лаврами. Новый извощикъ, пожилой человкъ съ клинистой бородкой съ просдью и въ красномъ галстух шарфомъ, по заведенной традиціи съ иностранцами, счелъ нужнымъ быть въ то-же время и чичероне. Онъ поминутно оборачивался къ сдокамъ и, указывая бичемъ на попадавшіяся по пути зданія и открывавшіеся виды, говорилъ безъ умолку. Говорилъ онъ на плохомъ французскомъ язык съ примсью итальянскаго. Глафира Семеновна мало понимала его рчь, а спутники ея и совсмъ ничего не понимали. Вдругъ Глафира Семеновна стала вглядываться въ извощика; лицо его показалось ей знакомымъ, и она воскликнула:

— Николай Иванычъ! Можешь ты думать! Этотъ извощикъ — тотъ самый стариченка, который у меня вчера вечеромъ въ Казино выигрышъ мой утащилъ, когда я выиграла на Лиссабонъ.

— Да что ты!

— Онъ, онъ! Я вотъ вглядлась теперь и вижу. Тотъ-же галстухъ, та-же бороденка плюгавая и то-же кольцо съ сердоликовой печатью на пальц. Я на Лиссабонъ поставила два франка, а онъ на Лондонъ, вышелъ Лиссабонъ и вдругъ онъ заспорилъ, что Лиссабонъ онъ выигралъ, схватилъ мои деньги и убжалъ.

— Не можетъ быть, отвчалъ Николай Ивановичъ.

Извощикъ, между тмъ, услышавъ съ козелъ слова “Лиссабонъ” и “Лондонъ” и тоже въ свою очередь узнавъ Глафиру Семеновну, заговорилъ съ ней о вчерашней игр въ Казино и сталъ оправдываться, увряя, что онъ выигралъ вчера ставку на Лиссабонъ, а не она.

— Видишь, видишь, онъ даже и не скрывается, что это былъ онъ! Не скрывается, что и утащилъ мой выигрышъ! И по сейчасъ говоритъ, что на Лиссабонъ онъ выигралъ! а не я! Ахъ, нахалъ! Вотъ нахалъ, такъ нахалъ! кричала Глафира Семеновна. — Вдь около двадцати франковъ утащилъ.