Когда Иванъ Артамонычъ и отецъ Наденьки вернулись на балконъ, съ Наденькой было нчто въ род обморока. Она сидла вся блдная, откинувшись на спинку стула, а мать ея примачивала ей виски водой, макая кофейную салфеточку въ стаканъ, и говорила недоумвающему Ивану Артамонычу:

— Ничего… не безпокойтесь… Это пройдетъ… Сейчасъ пройдетъ… Очень ужъ обидлъ ее этотъ нахалъ мальчишка.

— Не поискать-ли доктора? Я поду и поищу. Вдь у меня здсь лошади, съ тревогой въ голос спрашивалъ Иванъ Артамонычъ.

— Ничего не надо, ничего… Такъ пройдетъ, отвчала Анна Федоровна. Выпей, Надюша, воды совала она дочери стаканъ.

Та приблизила ко рту стаканъ, сдлала нсколько глотковъ и, посмотрвъ въ сторону Ивана Артамоныча, улыбнулась ему.

— Ну, слава Богу, что вамъ легче, проговорилъ тотъ и спросилъ:- скажите, что все это значитъ?

— А вотъ сейчасъ мы вамъ кое-что объяснимъ, отвчала Анна Федоровна, садясь на свое мсто къ кофейнику.

Слъ и Иванъ Артамонычъ около нея.

Когда вс немного поуспокоились отъ произведеннаго переполоха, Иванъ Артамонычъ спросилъ: — Однако, позвольте васъ спросить, что же это все значитъ? Чего этотъ юноша хочетъ? На какомъ основаніи онъ скандальничаетъ?

— И ума не приложу, отвчалъ пожимая плечами Емельянъ Васильичъ, дйствительно ничего не знавшій. — По моему, онъ просто пьянъ, намазалъ рыло и… и лзетъ на стну. Долженъ вамъ сказать, что и въ дом-то онъ у насъ не бываетъ. Былъ тутъ какъ-то разъ, а вотъ сегодня во второй разъ пришелъ. Если мы его знаемъ, то знаемъ только по любительскимъ спектаклямъ. Были у насъ тутъ спектакли и игралъ онъ съ Наденькой.

— Игралъ и влюбился въ Наденьку, подхватила Анна Федоровна. — А мальчишка скандалистъ. Любовь! Судите сами, какая тутъ любовь, ежели мальчишк еще учиться надо. Я давно замчаю, что онъ зачастилъ ходить мимо нашей дачи, но Наденька, разумется, и вниманія на него не обращаетъ. Она на него вниманія не обращаетъ, потому что нельзя-же, въ самомъ дл, обращать вниманіе взрослой двушк на мальчишку-шелопая. Разумется, онъ прослышалъ, что Надя длаетъ прекрасную партію — здсь на дач вдь ни отъ кого не скроешься — и вотъ по злоб и ревности и сдлалъ скандалъ.

— Но вдь за это драть надо, сказалъ Иванъ Артамонычъ.

— Какъ сидорову козу, подхватилъ отецъ Наденьки, — но что вы подлаете! А все спектакли. Не даромъ я былъ всегда противъ этихъ спектаклей.

— И я скажу: до добра они никогда не доводятъ.

— Спектакли тутъ не при чемъ, заговорила, сдерживая слезы до сихъ поръ молчавшая Наденька. — При чемъ тутъ спектакли, ежели бшеная собака врывается и начинаетъ бросаться!

— Ну, все-таки, милйшая Надежда Емельяновна. — Во-первыхъ, сближеніе, во-вторыхъ, — свободныя отношенія…

— Въ томъ-то и дло, что не было никакихъ отношеній… выгораживала дочь Анна Федоровна. — Вдь я мать, я слжу… я слдила… Ахъ, какой скандалъ! Ахъ, какъ это непріятно! всплескивала она руками. — И главное, Иванъ Артамонычъ, что вы-то можете Богъ знаетъ что подумать.

Иванъ Артамонычъ помолчалъ и черезъ нсколько времени спросилъ Наденьку:

— Это-то и есть тотъ самый мазуристъ, котораго вы хотли пригласить на свадьбу?

— Онъ… Дйствительно онъ хорошо танцуетъ мазурку, но кто-жъ его зналъ, что онъ такой скандалистъ. Здсь, на здшнихъ вечерахъ, мы его видли скромнымъ.

— Вы, Иванъ Артамонычъ, успокойтесь… Разумется, и духа его въ нашемъ дом не будетъ. Ахъ, какіе ныншніе молодые люди! Это ужасъ, что такое!

— Драть надо, драть такихъ шелопаевъ! горячился отецъ Наденьки.

— Печально, печально… Все это очень печально… покачалъ головой Иванъ Артамонычъ.

— Ахъ, недаромъ-же я противъ мальчишекъ-подростковъ! вздыхала Анна Федоровна.

— Да какой онъ подростокъ. Онъ уже, я думаю, усы и бороду бреетъ.

— Я и противъ молодыхъ людей. Ну, что это нынче за молодые люди, помилуйте. Вы, пожалуйста, Иванъ Артамонычъ, успокойтесь… Ничего тутъ нтъ такого…

— Да я за себя-то не безпокоюсь, но боюсь за Надежду Емельяновну, боюсь, что вотъ онъ ее сильно напугалъ.

— Обо мн бросьте безпокоиться… Я ничего… Вы видите, я даже ужъ весела, проговорила Наденька, стараясь улыбнуться. — Будемте говорить о свадьб.

— Да, да… Такъ прекрасно у насъ шла семейная бесда — и вдругъ врывается не вдь какой скандалистъ, сказалъ отецъ Наденьки. — Иванъ Артамонычъ, коньячку… Это, знаете, такъ успокаиваетъ…

— Коньяку, пожалуй…

Иванъ Артамонычъ и отецъ Наденьки выпили.