– Жаль, я никогда больше не увижу ничего этого…

– Но почему, моя госпожа?
– спрашиваю я, хотя прекрасно знаю, почему. Потому что она умрет. Совсем скоро.
– Вы могли бы совершить путешествие вместе с Вашим супругом…

– Жоффре, - вдруг говорит она и прямо смотрит мне в глаза, - поверьте мне, я не увижу. Мне не так много осталось. Подойдите ко мне, я…

И я повинуюсь этой просьбе и становлюсь на одно колено рядом с ней, а она долго вглядывается в мое лицо и вдруг совершенно неожиданно произносит:

– Да, это Вы.

И тут же будто зажимает себе рот ладонью, видя испуг на моем лице. И пытается объясниться, но мне уже не нужно слов. Мое видение было тогда не только моим…

– Жоффре, - тем временем, говорит Лукреция, - Вы вправе счесть меня безумной, хотя, чего еще ожидать от женщины в моем положении?

Она пытается улыбнуться, но у нее не получается, слишком много горечи в ее глазах. Она все знает! Хотя этого и не может быть.

– Прошу Вас, не пугайтесь того, что я сейчас скажу Вам. Вы можете объяснить себе мое странное поведение моим болезненным состоянием, да чем угодно. Но я хочу рассказать Вам… Встаньте, нет, просто сядьте ко мне поближе, чтоб я могла видеть Ваши глаза.

И я выполняю ее просьбу. Я не отрываясь, смотрю на нее - зелень ее глаз прозрачнее моих, светлее. Она складывает руки и прижимает их к губам - абсолютно мой жест…

– Послушайте меня, Жоффре. Я видела Вас когда-то давно, нет, этого не могло быть, но я не могу ошибаться. Я знаю, это были не Вы. Вот видите, - она виновато улыбается, - я и вправду совершенно безумна. Сколько Вам лет?

– Двадцать пять.

– Вот видите. Сейчас Вы и сами согласитесь с моим безумием. Я видела Вас, когда мне было семь.

– Это невозможно!

Я вынужден лгать. Как я могу объяснить ей свое присутствие в ее детском видении? Да и что она видела? Даже боюсь себе представить…

– Вот видите… Все же я расскажу Вам. Был мой день рождения, и мы с моей матушкой стояли у окна рано утром. И в тот день мой отец, тогда еще кардинал, прислал мне прекрасный подарок - диадему, который я храню до сих пор. Я бы хотела быть похороненной в ней…

Я пытаюсь возразить, что столь прекрасной женщине еще рано думать о похоронах, но она только шутливо отмахивается.

– Полно Вам. Разве Вы никогда не задумывались, что человек может чувствовать время своего ухода? Как чувствую его сейчас я? В моей жизни было столько боли и горя… и в то же время столько радости… Я готова уйти… Так вот, я не дорассказала Вам. Матушка передала мне диадему и сказала примерить ее, но в тот самый момент, когда я коснулась ее, я будто бы увидела лицо мальчика, нет, скорее, юноши. Он безотрывно смотрел на меня, у него были такие же зеленые глаза, как у Вас, Жоффре, только вот волосы были короче и совсем растрепанные. Я видела только его лицо. Мы несколько секунд смотрели друг на друга, а потом его лицо исказилось страшной болью - и все исчезло. Жоффре, - она чуть наклоняется ко мне, - это было Ваше лицо. Только гораздо моложе.

– Этого не может быть, - ошеломленно повторяю я. Как она могла видеть меня?

– Я знаю. Но как только Вы сегодня шагнули во внутренний двор замка и подняли голову - я знаю, Вы не могли меня видеть - я сразу узнала Вас. Нет, конечно, не Вас, но лицо мальчика из моего видения. Знаете, я как-то спросила об этом одну женщину. Она цыганка, что-то вроде гадалки. И она ответила, что я увижу Вас снова, когда мой час будет близок.

Я молчу. Что мне сказать ей сейчас? Что это, действительно, был я? Невозможно. Пусть она думает, что хочет. Мы с ней смогли увидеть друг друга сквозь века? Ради чего?

А ее утомил наш разговор. Она зовет служанку, просит меня извинить ее. И когда я уже готов уйти, вдруг вновь спрашивает:

– Можно я буду думать, что это были Вы? И я не хочу, чтоб Вы верили тем гадостям, которые Вам будут говорить обо мне. Просто не верьте - и все. Мне это важно.

Я киваю, не в силах отказать моей девочке-ангелу в ее последней просьбе. А странное ощущение жара в районе шрама, которое я не осознавал во время нашего странного разговора, совершенно однозначно говорит мне, что я знаю, где надо искать Диадему. Но сюда мне больше не войти.

На следующий день я начинаю считать каждый час, проведенный здесь. Наше время уходит - в обоих мирах, к которым мы сейчас причастны.

11 июня - Лукреции становится хуже, а герцог беспечно ведет нас по замку, нахваливает разбитый по его приказу апельсиновый сад, показывает нижние покои с готическими сводами, так напоминающими мне подвалы в Греймор-хилл. Только здесь беленые стены, расписанные растительными орнаментами.

– Моя супруга говорила с Вами вчера?
– герцог смотрит на меня вопросительно. Ревнует?
– Ох, уж мне это женское любопытство. Раньше бы она ни за что не усидела в своих покоях, так бы и крутилась повсюду, если бы вдруг прибыли гости из Франции. Что там она Вам наговорила?