Тут Гермиона краснеет и скромно начинает изучать свою тарелку. Видимо, намекая, что у девушки ее возраста вполне могут быть сердечные тайны, которые она не готова вот так просто обсуждать за ужином.

– Дорогуша моя, не смущайтесь, - покровительственно возглашает миссис Бейтс, - но неужели кто-то уже завладел таким юным сердечком?

«Да», так и хочется гаркнуть мне, «вот он, рядом сидит, в красном мундире!» Но по нашей легенде мы братья, так что придется Герми изобретать себе любовную привязанность в лице какого-нибудь полкового офицера. Гермиона продолжает краснеть, так что миссис Бейтс с понимающей улыбкой на этот раз оставляет ее в покое.

– Так вот, - продолжает старушка, - дело в том, что Дороти говорила мне незадолго до смерти, что она ничего не может вам оставить, потому что ей самой ничего и не принадлежит, и что живет она в доме только по милости сэра Джона, который не столь жестокосерден, чтобы выгнать бедную вдову из Эллис-лоджа. Однако была одна вещица, которую она собиралась для вас припрятать. Может быть, вы о ней даже слыхали от матушки.

– Медальон?

Я говорю это с такой уверенностью, что сам удивляюсь. Снейп же предупреждал, что нам надо просто плыть по течению - амулеты и я сам выведут нас к крестажам даже помимо нашей воли. А миссис Бейтс делает страшные глаза и понижает голос.

– Да, Гарри. Вот эту самую вещицу она и хотела вам передать. Хотя, кажется мне, не принес этот медальон счастья нашей бедной Дороти… Вы ведь знаете, что она из-за него чуть было, не разругалась в девичестве со своей старшей сестрой, то есть вашей матушкой. Так хотелось ей взять его себе на память об отце. И, наверное, ваша матушка рассказывала вам о том, как он им достался.

– Нет, - напряженно говорит Герми, - она никогда о нем не рассказывала. Просто говорила, что он есть, и что из-за него они с любимой сестрой чуть было не стали врагами. Она не любила об этом вспоминать.

У миссис Бейтс личико так и лучится от счастья - наконец-то она может рассказать такую важную и таинственную историю благодарным слушателям.

– Так вот, - начинает она, - я расскажу вам, как было дело. Конечно, только то, что я узнала от Дороти. Отец вашего покойного дедушки, будучи еще совсем мальчишкой, гулял как-то в парке, имение вроде как было у них большое, да только вот жаль, досталось оно старшему брату. Может быть, просто так гулял, а может быть и нет, только с чего бы ему было лезть в дупло огромного дуба, который рос на отшибе? Думаю, вскружил голову какой-нибудь соседской девице, да носил в это самое дупло письма, да каждый день бегал проверять, нет ли ответа. Уж не знаю, ладилась у них переписка или нет, только в один прекрасный день полез он в то самое дупло - а там золотой медальон! Со змейками на крышке, а глаза у них из зеленых камешков! И не открывается, что ты с ним ни делай!

Медальон Слизерина, сразу понимаю я, змейки с зелеными глазами. И не открывается, потому что внутри крестраж! Надеюсь, за столько лет никто из нашей новоявленной семьи не додумался его открыть. Хотя, судя по тому, как резво они тут все умирали…

– И с тех пор так и повелось, что хранился этот самый медальон в семье, как самая важная реликвия. Не пойму, что в нем такого! Показывала мне его Дороти, - старушка понижает голос, - недобрая это вещь, детки! Вот и Дороти… Когда умер ваш дедушка, сестры так и передрались за него - кому он достанется. Ведь матушка ваша была старшенькой, ей и полагалось им владеть. Да только Дороти ни в какую! Всю жизнь она из-за этого переживала, а вот расстаться с ним так и не смогла. Только перед самой смертью сказала мне, чтоб вы его себе взяли, потому что он ваш, вам им и владеть!

– Она передала его Вам, миссис Бейтс?

Гермиона смотрит на старушку с такой надеждой, что мне хочется плакать. Я-то уже знаю ответ на ее вопрос - крестража здесь нет, он там, за туманом, в доме на холме. У мрачного сэра Джона, в Эллис-лодж.

– Нет, деточка моя, не успела. Я знаю, она где-то его прятала в доме. Совсем, бедняжка, из-за него помешалась. Все боялась, что приедет сэр Джон и отберет его. А в последние дни она уже и вовсе не вставала.

Я вижу отчаяние на лицах Рона и Герми. Казалось бы, вот что стоило нам появиться здесь на две недели раньше и принять из рук умирающей тетушки зловещее наследство? Так нет, мы появляемся тогда, когда тетушку схоронили, медальон неизвестно где, а в доме, куда нам так надо попасть, царит неприступный сэр Джон!

– Не будем расстраиваться, - бодро говорю я.
– На все воля Божья. Конечно, жаль терять то, что могло бы напоминать нам о нашей матушке и тетушке Дороти, но…

– А, может быть, сэр Джон и не так страшен, и сам отдаст нам медальон?
– робко спрашивает Герми.

– Куда там, деточка!
– уверенно убивает ее надежду миссис Бейтс и поджимает губы, вспоминая, наверное, монстра-соседа.
– Не такой это человек! Сами увидите, если он, конечно, выползет завтра к проповеди на свет божий! Вы ведь пойдете завтра со мной в церковь?

Конечно, какие могут быть вопросы! Здесь воскресенье наступает завтра. Разумеется, мы пойдем! Да и как я могу не пойти, мне ж и думать о таком нельзя, при моем-то сане! К тому же нам, как скорбящим племянникам, надлежит проявлять интерес и к посещению могилы тетушки. Наверняка она похоронена около церкви, у нее довольно значительное имение, значит, она была тут отнюдь не последней прихожанкой.

Мы еще некоторое время сидим за столом, вспоминаем с миссис Бейтс наше невинное детство, которое мы никогда здесь не проводили, добрейших тетушку, матушку и батюшку, которых не видели в глаза, а потом отправляемся спать. Одинокая свеча освещает мою комнату, я улыбаюсь своему отражению, наряженному в длинную ночную рубашку до пят, так кстати обнаружившуюся в моих вещах, шлепаю босыми ногами по полу и, наконец, укладываюсь. Холодно! А что вы хотели? Английская спальня, 18 век, добро пожаловать! Долго ворочаюсь, плотнее закутываясь в одеяло, у меня замерзает даже кончик носа. Из почитать на ночь у меня только молитвенник…