И вот, наконец, наступает тот самый момент, которого мы все так ждали - сэр Джон, милостиво усмехаясь нашей сентиментальности, готов провести нас по дому, что б, э, вспомнили те самые уголки, где, небось, играли в прятки, будучи малолетними сорванцами. И я немедленно вновь оказываюсь в игре «холодно-горячо». Холодно на кухне и на первом этаже, но как только я ставлю ногу на первую ступеньку, немедленно становится теплее. Все теплее и теплее, мы поднимаемся и оказываемся в просторном помещении на втором этаже, которое сэр Джон называет верхней гостиной и библиотекой. Вот здесь горячо… Рон и Герми вопросительно смотрят на меня, вероятно, я отвлекся и перестал следить за выражением лица. Снейп же говорил - фокстерьер на охоте.

– Гарри, здесь?
– шепчет Герми мне на ухо, убедившись, что занятые разговором миссис Бейтс и сэр Джон не обращают на нас внимания.

Я не отвечаю, просто киваю головой, и она тут же, словно подыгрывая мне, начинает с резвостью щенка носиться по комнате, подбегая то к высоким шкафам с книгами, то к прислоненному в углу мольберту, то к низенькому секретеру, над которым висят несколько портретов.

– Ах, Гарри, Рон, - удивленно восклицает она вдруг, - вы только посмотрите!

Я подхожу к секретеру и едва могу сдержаться - меня словно обдает раскаленной волной! Медальон здесь, я не могу ошибаться. Но она-то не чувствует этого, она молча указывает мне на маленькие семейные портреты в овальных рамках. Рон, подошедший сзади, тоже сдавленно охает. Потому что на этих портретах мы узнаем себя. Вот я, в смешной одежде, тоненький мальчик с серьезными глазами, нарисованный не очень умелой рукой - мне лет двенадцать. Вот Рон - чуть помладше, рыженький постреленок, а вот и Герми - двухлетнее пухленькое создание в куржевах. А это, видимо, наши родители, они, слава Мерлину, не похожи ни на кого из наших настоящих родителей. Но есть еще один портрет, он самый большой, в прямоугольной строгой деревянной раме. На нем мужчина с темными волосами, слегка презрительным выражением лица, темными непроницаемыми глазами. Поджатые губы, крупный крючковатый нос…

– Так ведь это ж С… - начинает Рон, но неожиданно миссис Бейтс не дает ему договорить.

– Это ваш двоюродный дядюшка Эдвард, Рональд, кузен Дороти и вашей матушки. Она, может быть, и не рассказывала вам о нем, уж очень они обе о нем горевали.

Снейп это, думаю я, какой еще дядюшка Эдвард, но вслух говорю:

– Нет, не рассказывала. Но я как-то слышал, что мама упоминала какого-то своего горячо любимого кузена, который сгинул неизвестно где.

– Ах, Гарри, - начинает тараторить миссис Бейтс, - вот уж Господь уберег Вас от подобной участи! Когда Гермиона рассказала мне, как Вы мечтали отправиться миссионером в колонии, у меня прямо сердце кровью обливалось. Ведь Эдвард, когда ему было столько же лет, как и Вам сейчас, тоже решил стать миссионером, да не где-нибудь, а в Африке. Ну и как посадили его сестры на корабль, так больше о нем ничего никогда и не слышали. И не единого письма…Дороти этот портрет по памяти нарисовала, а уж вас, мои дорогие, рисовала, когда вы у нее гостили.

– Ох, Гарри, - укоризненно говорит Гермиона, - вот видишь, как бывает. Мы же тебе говорили…

Я соглашаюсь, толком даже не слушая, что они мне говорят. Здесь горячо, здесь крестраж, здесь портрет Снейпа. И я ничего не могу сделать. Не стану же я под пристальным взглядом сэра Джона и миссис Бейтс потрошить секретер или срывать портреты. Обидно, ведь мы у цели, к которой не подобраться.

– Не желаете ли осмотреть теплицы?
– гостеприимно возглашает сэр Джон.

Мы вновь спускаемся, выходим на улицу, восторгаемся всем затеям нового хозяина Эллис-лодж, хвалим двух чудесных охотничьих собак, которых он тоже приобрел с целью разведения. В итоге сэр Джон зван к нам на обед в пятницу, мы раскланиваемся, болтаем и болтаем, весьма довольные друг другом и садимся в экипаж, махая на прощание из окошек. А у меня сердце обливается кровью - вот же оно, то, что нам нужно, руку протяни и все! Но нет, надо изображать этих чертовых Мортонов, дожидаться пятничного обеда, ведь теперь не вломишься в Эллис-лодж, раз ждешь в гости его хозяина! Застряли на неделю! Крестража нет. То есть он есть, но для нас он по-прежнему недоступен. А миссис Бейтс, тем временем, тихо шепчет Гермионе, но так, что слышно нам всем:

– И представлете, милочка, говорит, что и не слыхал о Медальоне! И глаза у него такие честные! Даже не знаю, что и думать. То ли нашел и захапал его себе, вещица-то красивая, то ли, действительно, Дороти так им дорожила, что припрятала в каком-нибудь тайнике. А где он, тот тайник?

– Ах, миссис Бейтс, - сокрушается Герми, - видно, и впрямь нам не судьба получить его. Может быть, оно и к лучшему?

Да, Герми, оно, конечно, к лучшему. Мы выдадим тебя замуж за полкового офицера, товарища Рона, я отправлюсь в свой приход, может быть, даже самолично вас обвенчаю. Рон уйдет на какую-нибудь войну, выйдет в отставку по ранению, женится. Мы будем жить долго и счастливо, как в сказке. И я встречу ту, что составит, наконец, мое счастье, мы уютно заживем в пасторском домике, будем разводить розы, устроим небольшой огородик, иногда будем навещать миссис Бейтс и сэра Джона, а он даже подарит нам какие-нибудь экзотические растения из своей теплицы… И пусть уже магический мир катится ко всем чертям!

– Гарри, Гарри, мы приехали, - трясет меня Рон за плечо, - ты что, заснул?

– Ну да, - невинно говорю я, - разморило меня что-то. От вина, наверное.

И мы удаляемся спать, готовясь прожить здесь эти бессмысленные дни до самой субботы, на которую назначен наш отъезд.

И мы их проживаем, размеренно и неторопливо, так, как уже давно разучились жить люди в наше время. Рано поднимаемся к завтраку, нахваливаем стряпню Люси, обсуждаем, что предпочесть на обед, развлекаем миссис Бейтс. Тут уж надо отдать должное Гермионе - старушку она полностью взяла на себя.

– Знаешь, Гарри, - говорит она мне во время одной из наших прогулок, - моя бабушка умерла, когда я была еще маленькая. Да и не болтали мы с ней никогда - так, приезжали на Рождество, да еще пару раз в году - и все. А тут… я ей даже рассказываю про Рона, ну, не про него, конечно, а про того полкового офицера, она мне уже кучу советов надавала. Вы, наверное, думаете, что мне с ней ужасно скучно, а мне даже очень приятно. Понимаешь, она старше, она как-то так хорошо умеет слушать…Даже прямо неловко, что приходится постоянно врать, нас же здесь, как родных, приняли.

Да, нас и вправду все здесь как-то полюбили - и садовник, и старая экономка. С нами раскланиваются фермеры, когда мы гуляем по полям, угощают то яблоками из сада, то парным молоком. С нами охотно разговаривают другие обитатели округи - соседки, заезжающие навестить миссис Бейтс, местный пастор, маящийся от скуки. Вот кому бы жениться! Мне даже кажется, он присматривается к нашей Гермионе! Обойдется!

Прогулки наши все чаще как-то незаметно приводят нас в окрестности Эллис-лоджа, мы даже забредаем в большой запущенный парк во владениях сэра Джона, находим ту самую лужайку с качелями, о которой я вспоминал в разговоре с миссис Бейтс. Встречаем мы и самого нового владельца имения, который вовсе не в обиде на то, что мы забрели к нему без приглашения, даже зовет нас к себе пропустить по стаканчику мадеры, от чего мы, понятное дело, не отказываемся. И я опять чувствую темные горячие волны, исходящие от крестража, словно биение чужой жизни. И не могу ничего сделать. Вот что бы сказал мне на это Снейп? Что я идиот, стою в двух шагах от крестража, казалось бы, дело за малым - отвлечь сэра Джона, в конце-концов, обездвижить всех в доме, а потом стереть память, взломать проклятый секретер, найти тайник? Ведь Снейпа не могут волновать наши глупые сентиментальные сомнения. Что я скажу ему в свое оправдание, когда мы вернемся слишком поздно? Что мы не могли просто так по-свински поступить с людьми, которые были добры к нам? Как же мало людей были добры к нам в жизни, если мы растаяли от нехитрых разговоров с миссис Бейтс, Люси и сэром Джоном, от парного молока, предложенного фермерской женой…