Только к первым лучам заката они вернулись к «своему» строящемуся дому. Брёвна были давно уже обтёсаны, и рабы вовсю возводили клеть пятивенцового дома. Рядом лежала кучами солома, ещё не вся перепревшая. Это было всё, что собрали члены Тинга на своих подворьях. Дом обещал быть средним по величине, не излишне большим, но вовсе даже не клетушкой.

Тинг состоялся в отсутствие персон, ради которых он собрался.

Об этом сообщил им дед Тиуссудре за праздничным столом, накрытым ради прихода в его селение непрошеных, в общем-то, гостей. Заклинание Подвластия давно спало, а действие заклятья Великого Вечного Снейп «подновил» уже с утра, не прибегая к палочке, просто незаметно для деда сделав пасс у него за спиной и прошептав слова: «А теперь радуйся, старец! Да посильнее радуйся нам!». Потом, придя в полный народу дом Тиуссудре, Северус снова обновил заклинание - уж больно сильным духом магглом оказался старейшина селения.

И старец, и вся его большущая семья восседали за сдвинутыми столами и отчего-то восхваляли пришлецов. Собравшиеся включали и отделившуюся семью воеводы с тремя молодыми сыновьями - погодками, старшему из которых было едва лишь двадцать-двадцать два. Это и был Олав, любимый внук деда, наследник герцога Дитриха, которому на вид было лет сорок-сорок пять.

И все радовались, как дети, распивая пиво и меды, и распевая хвалебные песни, в особо залихватских местах хором подпевая глеоману : «К нам приехал, к нам приехал Северуссах молодой!» Потом также воспели и Квотриуса, и Гарри. А радужка такая была у принимающей стороны из-за постоянно подновляемых Imperio всеми тремя упомянутыми магами. Северус воспроизвёл к вечеру ещё одно Perpetuum magnum, и вскоре гостей всею дружною, но организованной по старшинству толпой отправили спать в новый дом, предварительно пустив внутрь чёрную кошку - на счастье.

А затем в новостройку вошли сам глава Тинга и его сыновья, осмотрели строение изнутри, навестили амбар, в двух углах которого лежало по изрядной горе ячменя и овса, объединёный с сараем с подвешенными на крючьях свиными тушами, окороками, головами, ножками, вяленой бараниной и говядиной.

Саксы нашли, что всё замечательно, но не хватает только курятника с наседками и горластым петухом. Усталые путники не очень удивились отсутствию курятника, им просто хотелось спать. Единственный раб, выделенный им самим Тиуссудре, постелил на широкой, семейной, традиционной кровати - деревянном помосте - перину поплоше, нежели та, на которой спали прошлой ночью. Всё-таки участники Тинга отдавали гостям не самое лучшее, но подушки после неудобных подголовных валиков, к которым профессор за полгода так и не привык, показались им поистине княжескими.

Гарри нравилось всё, от нового, «своего» жилища, в котором он не был уже надоевшим «драгоценным гостем» Господина дома, а был таким же жильцом, как и остальные, до суконного одеяла, набитого перьями и простёганного для верности. Хотя вот по поводу одеяла и общей кровати его смущали сомнения. Как же Северус будет спать с ним, Гарри, в присутствии Квотриуса? А вдруг Северус и впрямь овладеет выигравшим словесное состязание Квотриусом на его, Гарри, глазах?

Но рабу было приказано прибить к потолку за край большую, плотную дерюгу так, чтобы она свисала над семейной кроватью. Северус говорил с рабом на его родном языке, и потому новые благородные хозяева очень понравились Куильнэ, так звали этого молоденького парнишку гвасинг лет пятнадцати.

Наконец, все залегли - Северус оказался, разумеется, в середине, между молодыми мужчинами, а потом заснули, но сон Гарри был недолгим. Он услышал всхлипывания и лепетания на надоевшей уже латыни и понял, что они означают. Двое мужчин были отделены от него пологом. Подглядывать Гарри не стал - ему было и без того тошно. При нём Северус, любимый, совокуплялся с ненавистным Куотриусом, и им обоим это дело очень нравилось.

– Возьми меня, возлюбленный, скорее, я буду тебе парусом в дороге, я сердцем бури буду предвещать.

Мне кажется, что я тебя теряю…

– Нет, ты не потеряешь уж меня, однажды нашедши, Квотриус, родной. Как говоришь красиво ты стихами снова…

Вот так ли хорошо тебе?

– О-о, да-а, вполне, ты только двигайся во мне, не преставая и задавай мне ход твоих движений, подстроился я что б под них, мой Северус, моё биенье серца, - нежно говорил Квотриус.

Он отдавался, но не брал. Таковым было его желание. И возлюбленный брат двигался в нём, что было силы, а сил у Северуса стало много, много больше, чем ранее, до… Гарольдуса. Уж не от него ли перешла нерастраченная сила невинности к познающему его, Квотриуса, всё с новым рвением, высокорожденному брату?

Глава 62.

Квотриус не удержался и тихо, а потом в полный голос застонал, да так протяжно! Это Северус начал, по обыкновению своему и умелости, переданной и брату младшему, совершать круги и полукружия в анусе Квотриуса. Сие было одновременно и изощрённой пыткой, и наисладчайшим наслаждением, эти движения были схожи медлительностью своей с ходом спокойных морских волн, то набегающих на брег - это Северус коснулся пенисом чувствительной простаты, словно бы приближая к финалу их обоюдное чувство, так… обострённо, необыкновенно, будто бы изначально, прирождённо…

То откатываясь прочь, повинуясь северному ветру, это - облегчение давления на орган, позволяющий мужчинам любить друг друга плотски и дальше. Северус пронизывал, словно бы сам являясь этим ветром, а Квотриус - морем, чувствующим каждый сильный порыв его… С единовременным коротким вскриком, они кончили, но… Возня за пологом не улеглась - братья начали медленно, удовлетворённо ласкать другу тела, вот Северус вопреки своим же правилам коротко вскрикнул по-английски : «Люблю тебя! Как же сильно я люблю, мой Квотриус!»