Сэръ Мадокъ былъ крайне раздраженъ и снова началъ клясться и браниться. Онъ сказалъ, что утомился отъ этихъ проклятій и нравственно, и физически; рыцарь поклялся ни спшиваться, ни отдыхать, ни думать ни о какомъ-либо комфорт, пока не найдетъ сэра Оссеиза и не сведетъ съ нимъ счетовъ. Дло заключалось въ томъ, что утромъ онъ встртился нечаянно съ сэромъ Оссеизъ и тотъ сказалъ ему, что, если онъ сократитъ путь черезъ поля, болота, холмы и долины, онъ тамъ встртитъ цлую компанію путешественниковъ, которые были обычными потребителями профилактики и зубныхъ щетокъ. Три часа спустя посл бшеной зды, онъ настигъ эту толпу; это все были настоящіе патріархи, выпущенные изъ подземелья только наканун; они въ теченіе двадцати лтъ даже и забыли, что у нихъ когда-либо были во рту зубы.

— Горе, горе ему! — сказалъ сэръ Мадокъ, — я съумю съ нимъ расправиться; еще никто въ жизни не наносилъ мн такой обиды, какъ этотъ долговязый Оссеизъ; я поклялся отплатить ему!

Сказавъ это, и выругавшись еще разъ, онъ пришпорилъ лошадь и ухалъ. Посл полудня, мы настигли одного изъ этихъ патріарховъ въ одной бдной деревн. Его окружали родственники и друзья, которыхъ онъ не видалъ пятьдесятъ лтъ. Тутъ же было и его потомство, вовсе не знавшее и никогда не видавшее его; но для него это были, точно чужіе; его намять измнила ему, а разсудокъ помрачился. Кажется даже невроятнымъ, чтобы человкъ могъ пробыть въ заключеніи пятьдесятъ лтъ, да еще въ какой-то нор, какъ крыса; его старуха-жена и нсколько старыхъ товарищей, вотъ только кто его помнилъ и зналъ. Они помнили, когда еще онъ былъ въ полномъ расцвт своей силы и мужества; не забыли и того, какъ онъ поцловалъ своего ребенка и отправился въ это ужасное мсто тьмы и забвенія. Люди въ замк говорили, что этотъ человкъ былъ заключенъ за какое-то забытое преступленіе, которое даже не было записано; но его старуха-жена знала объ этомъ, точно также, какъ знала объ этомъ и дочь, стоявшая теперь тутъ же и окруженная своими женатыми сыновьями и замужними дочерьми; дочь старалась припомнить этого отца, котораго знала только по имени и который существовалъ только въ ея мысляхъ, какъ безформенный образъ, какое-то смутное преданіе, и это продолжалось всю ея жизнь, а теперь вдругъ отецъ превратился въ плоть и въ кровь, и сидлъ противъ нея.

Это было курьезное положеніе; конечно, не потому, что въ этой комнатк было такъ тсно, но потому, что одна вещь казалась мн крайне странною. Я видлъ и сознавалъ, что такое ужасное дло не возбудило въ этихъ людяхъ ни малйшаго признака гнва противъ ихъ притснителей. Они такъ долго находились подъ игомъ жестокостей и оскорбленій, что даже пугались, когда съ ними обращались ласково. Да, здсь было ясное доказательство того, какъ этотъ народъ глубоко погрязъ въ рабств. Все ихъ существованіе было доведено до однообразно мертвеннаго уровня терпнія, покорности судьб, нмого и безропотнаго воспринятія всего, что только случалось съ ними въ жизни. Ихъ воображеніе совершенно умерло. Если вы можете сказать о какомъ-либо человк, что онъ поднялъ возмущеніе, то это не могло бы меня удивить. Я только жаллъ, почему свернулъ въ эту деревушку, а не похалъ своею дорогою. Это не представляло никакого интереса для государственнаго человка, который тутъ не встртитъ никого, кто бы замышлялъ о мирной революціи.

Два дня спустя Сэнди начала выказывать признаки возбужденія и лихорадочнаго безпокойства. Она объявила мн, что мы приближаемся къ замку людода. Меня это крайне поразило. Цль нашего путешествія какъ-то постепенно, совершенно испарилась изъ моего ума; но это внезапное напоминаніе возбудило во мн жгучій интересъ. Сэнди волновалась все боле и боле, такъ что и мое сердце начало учащенно биться. Никогда нельзя сообразоваться съ своимъ сердцемъ; у него свои особые законы, оно трепещетъ отъ такихъ вещей, которыми совершенно пренебрегаетъ разсудокъ. Но вотъ Сэнди сошла съ лошади и просила меня подождать, а сама поползла между кустарниками, окаймляющими склонъ покатости, становившейся всо круче и круче. Эти кустарники скрывали ее до тхъ поръ, пока она не доползла до своей засады и стала меня ждать, пока я не доберусь до нея, точно также на колняхъ. Ея глаза горли, и она сказала мн какимъ-то, исполненнымъ страха, шепотомъ:

— Замокъ! Замокъ! Смотрите, вотъ и его очертанія!

Но я испытывалъ, въ эту минуту самое непріятное разочарованіе и потому сказалъ:

— Какой же это замокъ? Это просто свиной хлвъ; свиной хлвъ, окруженный плетнемъ.

Она посмотрла на меня съ удивленіемъ; оживленіе сошло съ ея лица; нсколько мгновеній она молчала и точно терялась въ догадкахъ, но потомъ сказала:

— Странное дло! Въ то время онъ не былъ очарованъ. Но какъ все это ужасно! Одному лицу онъ кажется очарованнымъ и представляется въ какомъ-то позорномъ вид, тогда какъ другому онъ является въ своемъ обыкновенномъ вид, грандіозный и высокій съ разввающимися въ голубомъ воздух флагами, прикрпленными къ его башнямъ. Ахъ, Господи, защити насъ! Но какъ надрывается сердце, когда вспомнишь объ этихъ несчастныхъ плнницахъ съ выраженіемъ грусти на ихъ лицахъ. Мы слишкомъ долго замшкались и вполн достойны порицанія.

Тутъ я понялъ свое положеніе. Замокъ былъ очарованъ для меня, но не для нея. Конечно, я не терялъ времени въ разговорахъ съ нею, потому что никакъ не могъ бы разубдить ее, и потому сказалъ:

— Это весьма обыкновенная вещь; глазамъ одного человка предметъ представляется въ очарованномъ вид, тогда какъ глазамъ другого является тотъ же самый предметъ въ своей настоящей форм. Вы, конечно, объ этомъ слышали прежде, Сэнди, хотя, быть можетъ, вамъ не удавалось испытывать этого на себ. Но тутъ нтъ ничего дурного. Въ сущности, это даже счастливый случай. Если бы эти люди были превращены въ свиней и казались бы таковыми, какъ для самихъ себя, такъ и для всхъ постороннихъ, то тогда было бы необходимо разсять эти чары, а это представляетъ большое затрудненіе, потому что не легко отыскать настоящій путь; можно сдлать такъ, что свиньи обратятся въ собакъ, послднія въ кошекъ, а затмъ въ крысъ и такъ дале, пока ихъ нельзя уже будетъ обратить во что либо, кром какъ въ газъ безъ запаха, который поднимается къ небесамъ и за которымъ вы не можете боле слдить. Но тутъ, но счастью, находятся только одни мои глаза подъ силою чаръ и, слдовательно, это легко разсять безъ всякихъ вредныхъ послдствій. Эти дамы и остаются дамами, какъ для себя, такъ и для васъ, такъ и для всхъ другихъ, кром меня; слдовательно, он нисколько не пострадаютъ отъ моего заблужденія; я буду знать, что свиньи эти — лэди и буду знать, какъ съ нею слдуетъ обращаться.

— Благодарю тебя, о, мой дорогой лордъ, ты говоришь, какъ ангелъ. Я знаю, что теб удастся ихъ освободить; я знаю, что твое искусство и твое могущество не могутъ сравниться ни съ кмъ изъ живущихъ на земл.

— Весьма понятно, Сэнди, что я не допущу до того, чтобы принцесса оставалась въ хлву.

— Неужели стоящіе тамъ три человка кажутся для моихъ разстроенныхъ глазъ свинопасами?

— Ахъ, это людоды! Неужели они такъ преобразились! Право, это ужасно! Теперь я вся дрожу отъ страха; но какъ ты можешь нанести имъ врный ударъ, если видишь только пять частей ихъ фигуры, а остальныя четыре для тебя невидимы?.. Будьте осторожне, милостивый сэръ, это крайне рискованное предпріятіе.

— Будьте покойны, Сэнди. Мн нужно только знать, какая часть людода остается для меня невидимою; тогда я съумю намтить границы его жизненныхъ частей. Не пугайтесь; я живо окончу свою работу и расправлюсь съ этими быками. Оставайтесь на вашемъ мст.

Я оставилъ Сэиди колнопреклоненную въ своей засад, но все же не лишенную надежды; затмъ я направился къ хлву и сталъ торговаться съ свинопасами… Я даже снискалъ ихъ признательность за то, что купилъ всхъ свиней за оптовую цну — шестьдесятъ пенсовъ, что было много выше послдней таксы на этотъ скотъ. Но я пришелъ какъ разъ во время; на слдующій день явились бы патеры, люди лорда и отобрали бы весь скотъ, оставивъ свинопасовъ безъ свиней, а Сэнди безъ принцессъ. Теперь эти люди могли заплатить налоги и еще оставить и себ денегъ. У одного изъ этихъ свинопасовъ было десять человкъ дтей; онъ разсказывалъ, какъ въ прошломъ году одинъ патеръ пришелъ къ нимъ и выбралъ изъ десяти хлвовъ десятую часть самыхъ жирныхъ свиней; жена пастуха бросилась за патеромъ и, предлагая ему ребенка, сказала: