Но, Боже мой, за какіе пустыя проступки были заключены эти несчастные сорокъ семь человкъ! Правда, нкоторые даже и вовсе не совершили, никакихъ проступковъ, а были заключены тамъ для удовлетворенія чьей-либо злобы; не только для удовлетворенія злобы королевы, но даже и ея друзей. Преступленіе послдняго заключеннаго состояло въ томъ, что онъ сдлалъ одно самое пустое замчаніе. Онъ сказалъ, что по его убжденію вс люди равны между собою; различаются только по одежд; если бы раздть всю націю до нага и пустить въ эту толпу чужестранца, то онъ не отличилъ бы короля отъ врача-шарлатана, а герцога отъ служителя гостинницы. Вроятно, это былъ такой человкъ, мозгъ котораго не былъ испорченъ глупымъ воспитаніемъ. Я освободилъ его изъ заключенія и отправилъ въ мою колонію.

Нкоторыя изъ этихъ конурокъ были устроены въ самой скал, какъ разъ у пропасти; въ этихъ конуркахъ были пробиты отверстія, такъ что къ заключенному проникали слабые лучи благословеннаго солнца. Но въ особенности была тяжела судьба одного изъ заключенныхъ въ этихъ крысиныхъ норахъ. Отверстіе въ его конурк приходилось какъ разъ противъ большой расщелины естественной стны скалы и сквозь эту расщелину онъ могъ видть свой собственный домъ, находящійся въ широкой долин; въ теченіе двадцати двухъ лтъ онъ только и слдилъ за тмъ, что творится въ его дом и слдилъ съ тоскою и съ сильнымъ замираніемъ сердца. Онъ видлъ, какъ тамъ вечеромъ зажигались огни; днемъ, какъ оттуда выходили и входили — свою жену и дтей, хотя на такомъ разстояніи и трудно было различать лица; но онъ, покрайней мр, предполагалъ, что это должны быть они; иногда онъ видлъ, что тамъ устраиваются празднества и полагалъ, что это, вроятно, свадьба и радовался за нихъ; пришлось ему видть и похороны, но онъ только не зналъ, кого хоронятъ, его жену или кого-либо изъ дтей. Ему видна была вся процессія съ патерами и провожающими покойника; они проходили торжественно, унося съ собою и тайну, кого хоронятъ; въ теченіе девятнадцати лтъ онъ насчиталъ пять похоронъ; вс эти похороны справлялись съ извстною торжественностью, такъ что нельзя было предполагать, что хоронили кого-либо изъ слугъ; онъ оставилъ жену и пять человкъ дтей. Пятеро умерло! Но кто остался въ живыхъ? Жена или одинъ изъ дтей?

Этотъ вопросъ постоянно мучилъ его день и ночь; лишь только онъ просыпался, какъ задавалъ себ этотъ вопросъ и засыпалъ, размышляя о немъ. Но имть хотя какой-нибудь интересъ въ жизни, когда сидишь въ подземель и видишь хотя слабый лучъ свта, много способствуетъ сохраненію умственныхъ способностей. Слдовательно, онъ находился въ боле лучшихъ условіяхъ, чмъ остальные заключенные. Онъ мн разсказалъ свою грустную повсть, и я точно такъ же, какъ и онъ, горлъ желаніемъ узнать который изъ членовъ его семьи остался въ живыхъ. Я отправился вмст съ нимъ къ нему въ домъ. И надо было видть радость этого человка! Онъ проливалъ потоки слезъ, но это были слезы неожиданной радости, неожиданнаго счастья! О, Боже мой! Мы нашли его жену, которую онъ оставилъ еще молодою женщиною, теперь уже сдющею матроною, прожившею полвка; его дти превратились въ мужчинъ и женщинъ; нкоторыя изъ его дтей уже обзавелись семьей и вкушали ея радости. Никто изъ его близкихъ не умеръ, вс были живы! Но представьте себ дьявольскую выдумку королевы! Она особенно ненавидла этого заключеннаго и потому сама изобртала вс эти похороны, чтобы еще больше терзать сердце несчастнаго узника и заставить его мучиться въ догадкахъ.

Безъ моего вмшательства она, конечно, никогда не выпустила бы его. Она ненавидла этого человка всми силами своей души и никогда не смягчилась бы къ нему. А его преступленіе скоре можно было назвать легкомысліемъ, чмъ умышленною дерзостью; Онъ сказалъ, что у королевы рыжіе волосы. У ней дйствительно были рыжіе волосы, только объ этомъ нельзя было говорить. Люди съ рыжими волосами не пользовались общественнымъ довріемъ, какъ т, у которыхъ были каштановые волосы.

Но представьте себ, что между этими сорока семью заключенными было пять человкъ, какъ преступленія которыхъ, такъ и самый годъ ихъ заключенія не были извстны! Одна женщина и четверо мужчинъ — сгорбленные, сморщенные, потерявшіе разсудокъ, старики. Они сами давно забыли вс подробности своихъ преступленій, за которыя ихъ заключили въ подземелье! У нихъ были самыя смутныя понятія даже о самихъ себ; если они что-нибудь разсказывали, то никакъ не могли повторить этого во второй раз. Цлый рядъ патеровъ, на обязанности которыхъ лежало приходить къ заключеннымъ и каждый день молиться съ ними и напоминать имъ, что милосердый Господь допустилъ ихъ заключеніе сюда съ премудрою цлью, чтобы научить ихъ терпнію, смиренію, повиновенію къ тмъ притсненіямъ, которыя Ему угодно было ниспослать на нихъ — все это были какими-то традиціями въ умахъ этихъ несчастныхъ развалинъ, но не боле. Они знали только, что находятся очень долго въ заключеніи, но не помнили ни именъ, ни самаго своего преступленія. Но вотъ, съ помощью традицій и воспоминаній, наконецъ, удалось добраться до того, что ни одинъ изъ этихъ пятерыхъ заключенныхъ не видалъ свта въ теченіе тридцати четырехъ лтъ! Король и королева ршительно ничего не знали объ этихъ заключенныхъ, кром только того, что эти люди составляли какъ бы движимую собственность, наслдственное имущество, полученное вмст съ трономъ отъ прежней фирмы. При передач этихъ людей ничего не было передано относительно ихъ біографіи; но наслдники находили, что не стоило интересоваться такою ничтожностью. Тогда я сказалъ королев:

— Такъ почему же в ихъ не выпустили на свободу?

Вопросъ былъ щекотливый, она дйствительно не знала, какъ на него отвтить; ей никогда не приходила въ голову такая простая вещь. Такимъ образомъ здсь она, сама того не сознавая, какъ бы предусматривала истинную исторію будущихъ плнниковъ замка Ифъ. Теперь мн стало совершенно яснымъ, что при ея воспитаніи эти унаслдованныя лица были не боле какъ собственностью. Дйствительно, если мы наслдуемъ иное-либо ничтожное имущество, мы не заботимся даже и о томъ, чтобы его выбросить, хотя оно и не иметъ для насъ никакой цны.

Когда я вывелъ всю эту фалангу человческихъ существъ на свтъ Божій въ полдень, при яркомъ сіяніи солнца, — предварительно завязавъ имъ глаза, чтобы они не ослпли отъ непривычки къ свту, — то это представляло удивительное зрлище. Костлявые, худые, изможденные, сгорбившіеся, дрожавшіе отъ страха — вполн узаконенныя дти королевской власти. Забывшись, я пробормоталъ:

— Какъ бы я хотлъ это сфотографировать.

Вамъ, конечно, случалось видть людей, которые никогда не сознаются въ томъ, что они не понимаютъ какого-либо новаго незнакомаго слова. Королева именно и принадлежала къ такому сорту людей и всегда длала въ данномъ случа самые глупые промахи. Нсколько минутъ она колебалась, потомъ вдругъ все ея лицо вспыхнуло, точно она поняла въ чемъ дло и сказала, что непремнно сдлаетъ это для меня. Я же подумалъ про себя: «Она? Откуда она могла имть понятіе о фотографіи?» Но у меня было мало времени для подобныхъ размышленій. Когда я оглянулся вокругъ, королева двигалась за процессіею съ скирою въ рукахъ.

Дйствительно, это была прекурьезная женщина и потому она и была Морганъ ле-Фэй. Я видалъ въ свое время много странныхъ женщинъ, но она превосходила ихъ всхъ своихъ разнообразіемъ. И какъ этотъ небольшой эпизодъ прекрасно охарактеризовалъ ее. Она не имла большаго понятія, чмъ лошадь, о томъ, какъ снять фотографію съ процессіи и потому отправилась за ней съ скирою въ рукахъ, что было вполн на нее похоже.

На другой день, рано утромъ при свт восходящаго солнца, Сэнди и я были уже на дорог изъ замка. Какъ пріятно было для легкихъ вдыхать свжій, ароматный воздухъ лсистой мстности, посл того, какъ мы провели два дня и дв ночи въ удушливой атмосфер, гд я задыхался какъ физически, такъ и нравственно отъ этой старой плсени и ржавчины. Я тутъ собственно подразумваю одного себя. Сэнди вела очень пріятную жизнь, одно только ее огорчало, что она не могла тамъ такъ много болтать.

Бдная двушка, ея языкъ былъ осужденъ на утомительный отдыхъ; теперь я ожидалъ каждую минуту, что она вознаградитъ себя за потерянное время и начнетъ болтать. Въ замк она почти все время молчала и выступала на сцену только въ исключительныхъ случаяхъ, чтобы оказать мн услугу и подкрпить мои силы; слдовательно она вполн была достойна того, чтобы я позволилъ ей опять приняться за работу языкомъ, но она предупредила меня и сказала: