Но, благодаря благосклонному предвиднію природы, бываетъ всегда такъ, что лишь только человкъ падаетъ духомъ до извстной степени, какъ тотчасъ является какой-либо отводъ и человкъ ободряется. Возникаютъ надежды, а вмст съ ними и веселое расположеніе духа, и желаніе что-либо для себя сдлать, если это только еще возможно. Когда я нсколько ободрился, во мн произошелъ переворотъ; я сказалъ самъ себ, что солнечное затмніе непремнно спасетъ меня, и я сдлаюсь первымъ человкомъ въ государств. Теперь я считалъ себя самымъ счастливымъ человкомъ въ мір; я даже съ нетерпніемъ ожидалъ завтрашняго дня, когда вполн восторжествую надъ всми, и весь народъ будетъ оказывать мн почести.

Кром того, у меня еще являлась и та мысль, что если этому суеврному народу сообщить объ ожидающемъ ихъ бдствіи и они захотятъ пойти на компромиссъ, то какъ мн поступить въ данномъ случа. Размышляя объ этомъ, я опять услышалъ приближеніе шаговъ. «Ахъ, врно, мн хотятъ предложить компромиссъ. Увидимъ, если это что-нибудь хорошее, то я, конечно, долженъ согласиться; если же нтъ, то я не потеряю почвы подъ ногами и добьюсь чего-нибудь вполн хорошаго».

Но вотъ дверь отворилась и явились вооруженные солдаты. Ихъ начальникъ сказалъ:

— Костеръ готовъ! Иди!

— Костеръ!

Я совершенію потерялъ силы; тяжело было разставаться съ жизнью; вс мои мечты разлетлись въ прахъ; но лишь только ко мн вернулась способность говорить, я сказалъ:

— Но вдь это недоразумніе; казнь назначена на завтра!

— Приказъ измненъ; поторопись!

Я погибъ; теперь уже ничто не могло мн помочь. Я былъ изумленъ, пораженъ, приведенъ въ отчаяніе; я даже и не могъ совладать съ собою, и только вертлся вокругъ, какъ сумасшедшій; солдаты вытолкнули меня изъ моей каморки, окружили меня и повели по лабиринту подземныхъ корридоровъ и, наконецъ, вывели меня на свтъ Божій. Когда мы вступили на широкій дворъ, закрытый со всхъ сторонъ, то я содрогнулся отъ ужаса; первый предметъ, бросившійся мн въ глаза, былъ костеръ, а подл него вязка хвороста и монахъ. По всемъ четыремъ сторонамъ двора сидла публика рядами, въ вид террасъ, пестрвшихъ всевозможными цвтами матерій. Король и королева сидли на своихъ тронахъ; это были наиболе замтныя фигуры.

Разсмотрть все это было дломъ одной секунды. Затмъ Кларенсъ проскользнулъ ко мн съ своего мста и сталъ сообщать мн на ухо послднія новости; его глаза блистали торжествомъ и счастьемъ; онъ говорилъ мн:

«Это, благодаря мн, сдлали измненіе! Я много работалъ надъ этимъ. Когда я имъ объявилъ, какого рода бдствіе ихъ ожидаетъ и убдился, что это напугало ихъ, то я подумалъ, что наступило время дйствовать! Я сталъ разсказывать то тому, то другому, что твоя власть надъ солнцемъ достигнетъ полной силы только завтра утромъ; поэтому, если желаютъ спасти солнце и міръ, то ты долженъ быть казненъ сегодня, такъ какъ твои чары пока еще колеблются, и теб недостаетъ полнаго могущества. Конечно, все это была ложь съ моей стороны, но они схватились за это, какъ за спасеніе, ниспосланное имъ свыше; а въ это время я украдкой смялся надъ ними; но все же былъ очень доволенъ, что мн, такому ничтожному созданію, удалось спасти твою жизнь. Ахъ, какъ все это счастливо кончилось! Теб не нужно будетъ наносить дйствительный вредъ солнцу; ахъ, не забывай этого! Ради спасенія твоей души, не забывай! Сдлай только такъ, чтобы чуть-чуть стало темно — самую крошечку стемнло бы и этимъ кончи. Увряю тебя, что этого будетъ совершенно достаточно. Конечно, они увидятъ, что я говорилъ неправду, но припишутъ это моему невжеству; ты увидишь, что лишь только упадетъ на землю малйшая тнь мрака, какъ они сойдутъ съ ума отъ ужаса; они освободятъ тебя и возвеличатъ! Теперь ступай на торжество! Помни только, — о, добрый другъ, — умоляю тебя, не забывай мою просьбу и не длай зла благословенному солнцу. Ради меня, твоего врнаго друга!»

Изъ всей этой длинной рчи, я, удрученный горемъ и отчаяніемъ, въ эту минуту понялъ только одно, что Кларенсъ просилъ меня пощадить солнце; но въ то же время глаза юноши смотрли на меня съ такою глубокою признательностью, что у меня не хватило духу сказать ему, что его простодушная наивность погубила меня и обрекла на смерть.

Пока солдаты вели меня черезъ дворъ, водворилась такая мертвая тишина, что если бы я былъ слпъ, то подумалъ бы, что нахожусь совершенно одинъ, а между тмъ, на эстрадахъ около стнъ помщалось около четырехъ тысячъ человкъ. Незамтно было ни малйшаго движенія въ этой громадной масс человческихъ существъ; вс они были такъ же неподвижны, какъ каменный изваянія и такъ же блдны; но только вс лица выражали испугъ. Эта мертвая тишина продолжалась и тогда, когда меня приковывали цпью къ столбу; она продолжалась и тогда, пока старательно раскладывали хворостъ около моихъ ногъ, моихъ колнъ и всего моего тла. Затмъ наступила пауза и водворилась еще боле глубокая тишина, если это только было возможно, и монахъ преклонился у моихъ ногъ съ пламенющимъ факеломъ; толпа совершенно безсознательно приподнялась со своихъ мстъ; монахъ распростеръ руки надъ моею головою, а глаза поднялъ къ небу и сталъ произносить латинскія слова; онъ продолжалъ говорить нсколько мгновеній и вдругъ остановился. Я подождалъ немного, затмъ поднялъ на него глаза и увидлъ, что онъ стоялъ, какъ громомъ пораженный. Въ это же мгновеніе вся толпа народа также тихо встала, точно по команд. Я слдилъ за глазами присутствовавшихъ и увидлъ, что начинается солнечное затмніе. Ко мн вернулась жизнь, и кровь такъ и заклокотала въ моихъ жилахъ! Я сдлался совершенно инымъ человкомъ! Черное кольцо медленно надвигалось на дискъ солнца, а мое сердце билось все сильне и сильне, и вс присутствовавшіе, въ томъ числ и патеръ, неподвижно смотрли на небо. Я зналъ, что вслдъ за тмъ взоры всей толпы обратятся на меня и если это будетъ, то я спасенъ. А я въ это время стоялъ съ простертою рукою, указывая на солнце. Ужасъ, подобно волн, охватывалъ всю толпу, но вотъ раздались два выстрла: второй вслдъ за первымъ.

— Зажигайте факелъ!

— Я запрещаю!

Первое приказаніе исходило отъ Мэрлэна, второе отъ короля. Мерлэнъ поднялся съ своего мста, вроятно, онъ хотлъ самъ зажечь факелъ, насколько я могъ объ этомъ судить, но въ это время я сказалъ:

— Оставайся на своемъ мст! Если кто осмлится подняться, не исключая и короля, прежде чмъ я это дозволю, того я разгромлю и сожгу молніею.

Вс опустились на свои мста; конечно, я и ожидалъ, что это такъ и будетъ. Мерлэнъ колебался нсколько мгновеній и я сильно терзался въ эти мгновенія; но вотъ, наконецъ, и онъ слъ и тогда я вздохнулъ свободне; теперь я зналъ, что масса въ моей власти. Но въ это время король сказалъ:

— Будь милостивъ, прекрасный сэръ, прекрати это бдствіе и не испытывай насъ такимъ ужаснымъ образомъ. Намъ сказали, что твоя сила не достигнетъ всей своей полноты ране завтрашняго утра; но…

— Ваше величество предполагаетъ, что это могла быть ложь? Да, это была ложь!

Мои слова произвели громадное дйствіе; со всхъ сторонъ простирались руки, и короля осаждали просьбами, чтобы меня купилъ за какую угодно цну, лишь бы только прекратить это бдствіе. Король былъ также совершенно согласенъ съ народомъ и потому, обращаясь ко мн, сказалъ:

— Объяви, какія хочешь условія, уважаемый сэръ, только избавь насъ отъ этого бдствія; пощади солнце.

Моя судьба была ршена. Я могъ бы тотчасъ предложить свои условія, но въ то же время не въ моихъ силахъ было остановить затмніе солнца. Я попросилъ дать мн время на размышленіе. Король сказалъ:

— Ахъ, какъ долго! Какъ долго, добрый сэръ! Будь милостивъ! Посмотри, каждую минуту становится все темне и темне! прошу тебя, скажи, долго-ли это будетъ?

— Не долго! Можетъ быть, полчаса, а то и часъ.