Ввиду изложенных обстоятельств я считаю целесообразным придать моим критическим замечаниям гипотетическую форму.

Если катедер-социалисты путем ссылки на «труд» капиталистов желают дать только социально-политическое оправдание существования процента на капитал, то их рассуждения в высшей степени ценны. Однако более основательное рассмотрение этой стороны вопроса не входит в состав задачи, которую я себе поставил в этой части моего произведения.

Если же катедер-социалисты путем такой ссылки желают дать теоретическое объяснение существования процента на капитал, то я и на немецкую ветвь трудовой теории должен распространить тот же приговор, который я произнес по поводу французского варианта, и объявить ее совершенно несостоятельной. В течение исторического развития смешение социально-политического оправдания процента с теоретическим объяснением такового имело место очень часто, и поэтому я считаю не лишним раз навсегда провести резкую границу между тем и другим. С этой целью я проведу параллель, которая, надеюсь, к тому же даст мне возможность доказать наглядно и несостоятельность трудовой теории.

Первое приобретение земли всегда предполагает известные усилия или затраты труда со стороны ее приобретателя. Последний должен был или расчистить землю, или приложить известные усилия для ее захвата, усилия, которые, при известных обстоятельствах, были довольно велики, как, например, если захвату земли предшествовали более продолжительные поиски места, годного для поселения. Земельный участок дает теперь приобретателю земельную ренту. Можно ли объяснить существование земельной ренты фактом первоначальной затраты труда? За исключением Кэри и немногих приверженцев его несостоятельных взглядов, никто не смел утверждать этого. Этого никто и не может утверждать, если он не закрывает глаз на соотношение вещей. Ясно, как божий день, что плодородная долина дает ренту не потому, что ее захват некогда стоил труда, а каменистый склон горы не потому не дает ренты, что его захват совершился без всякого труда. Неоспоримо также и то, что два участка земли, одинаково плодородные, одинаково удобно расположенные, дают одну и ту же ренту даже в том случае, если один из них, плодородный по самой своей природе, был захвачен без особенных усилий, между тем как другой был расчищен только благодаря большой затрате труда; очевидно далее и то, что 200 десятин земли дают вдвое большую ренту, чем 100 десятин, не потому, что их захват стоил вдвое большего труда; очевидно, наконец, и то, что между ростом земельной ренты с увеличением населения и первоначальной затратой труда нет ничего общего, — одним словом, раз существование земельной ренты, а тем более величина ее нисколько не гармонируют с существованием и величиной труда, первоначально затраченного на захват земли, то в труде ни в коем случае нельзя искать принципа для объяснения явления земельной ренты.

Совсем иначе обстоит дело с вопросом, нельзя ли этой затратой труда оправдать существование земельной ренты. В этом отношении можно вполне основательно отстаивать ту точку зрения, что тот, кто расчистил участок земли или же — в качестве пионера культуры — впервые занял его, заслуживает такого же постоянного вознаграждения, как постоянны и те выгоды, которые этим доставлены человеческому обществу; что тот, кто навсегда предоставил участок земли культуре, вполне законно и справедливо получает — также всегда — в виде земельной ренты часть выручки с такового. Я не утверждаю, чтобы эти соображения должны были иметь решающее значение для института частной земельной собственности и покоящегося на нем получения земельной ренты частными лицами во всех случаях, но при известных условиях они, конечно, могут приобрести такое значение. Вполне, например, возможно, что колониальное правительство поступает правильно, если в целях ускорения заселения территории, оно предоставляет в собственность земли, взятые в обработку, и вместе с тем и право на постоянное получение земельной ренты в виде премии за труд расчистки и первого захвата земли. Таким образом, труд, затраченный первым приобретателем-владельцем, может служить немаловажным основанием для оправдания земельной ренты и решающим социально-политическим мотивом для ее введения и сохранения, но для объяснения таковой он абсолютно недостаточен.

Почти таково же отношение «деятельности сбережения и распределения» капиталистов к проценту на капитал. Если, с одной стороны, в этой деятельности видят наиболее действительное средство для образования и целесообразного применения национального капитала достаточной величины и если, с другой стороны, нельзя ожидать того, чтобы эти средства были доставляемы частными лицами в достаточном количестве, раз они не могут ожидать за это постоянного вознаграждения, то услуги капиталистов могут представлять собою вполне убедительную причину для оправдания и решающий законодательный мотив для введения или сохранения процента на капитал. Но может ли существование процента на капитал и теоретически быть объяснено ссылкой на этот «труд» — это совершенно другой вопрос. Если бы это было возможно, то можно было бы также установить какое-либо постоянное соотношение между предполагаемым следствием, процентом на капитал и его предполагаемой причиной, затратой труда капиталистом. Но такого соотношения мы будем тщетно искать в реальном мире. Миллион дает процент в 50 000 гульденов, независимо от того, стоило ли сбережение и применение миллиона его собственнику большого, малого или никакого труда; миллион дает в 10 000 раз больший процент, чем 100 гульденов, хотя бы их сбережение было сопряжено с несравненно большими заботами и страданиями, чем сбережение миллиона; должник, который сохраняет и применяет чужой капитал, не получает процента, несмотря на свою «затрату труда»; собственник получает таковой, несмотря на то что его труд равен нулю. Ведь сам Шеффле в одном месте должен был сознаться в этом. «Распределения, — говорит он, — которое соответствовало бы размерами значению труда, не существует ни между капиталистами, ни между рабочими по отношению к капиталу. Оно не представляет собою ни принципа, ни случайного следствия»572.

Однако если, как это показывает действительность, процент на капитал вовсе не соответствует труду капиталиста, то каким образом, спрашивается, можно в последнем усмотреть принцип, объяснявший процент? Я полагаю, что истинное положение дел слишком уж рельефно отражается в фактах и поэтому не нуждается в подробном изложении: процент на капитал не соответствует труду капиталиста, зато он точно соответствует собственности и величине ее; процент на капитал, я повторяю свои слова, представляет собою не доход на труд, а доход на имущество.

Таким образом, трудовая теория во всех своих вариантах неспособна дать выдерживающее критику теоретическое объяснение процента на капитал. Ни один беспристрастно судящий человек не мог, конечно, ожидать другого исхода. Кто не любит искусственных объяснений, тот ни минуты не мог сомневаться в том, что хозяйственное значение капитала покоится на других началах, а не на «работоспособности» капиталиста, что процент на капитал представляет собою нечто отличное от заработной платы не только по названию, но и по существу.

А если, несмотря на это, все же возникли различные трудовые теории, то это объясняется тем, что со времени Смита и Рикардо вошло в моду сводить всякую ценность к труду. Желание включить и процент на капитал в рамки этой теории и приписать ему единственное якобы легальное происхождение не останавливалось ни перед какими искусственными построениями573.

Джон Рэ574 принадлежит к той немалочисленной группе выдающихся экономистов, которые остались почти совершенно не замеченными современниками, но которые были оценены по заслугам только позднейшими поколениями после того, как их бесследно пропавшие открытия были независимо от них вновь сделаны и стали предметом всеобщего внимания и обсуждения.

Рэ высказал, особенно в области теории капитала, несколько крайне оригинальных и замечательных взглядов, в которых отчасти проявляется неоспоримое сходство со взглядами, высказанными полвека спустя Джевонсом и автором настоящего сочинения. Однако его современники оставили без внимания как раз оригинальную часть его учения. Казалось бы, одно благоприятное для Рэ обстоятельство должно было обеспечить за его учением самое широкое и быстрое распространение: его труд часто и подробно цитировался самым блестящим и популярным писателем-экономистом того времени — Дж.С. Миллем. Но, как это ни странно, Милль в своих многочисленных цитатах не привел ни одного слова из того, что составляет оригинальную сторону взглядов Рэ; Милль цитирует только его второстепенные мысли, т. е. такие, которыми можно было также пользоваться для иллюстрирования обычных доктрин, выводимых самим Миллем579. Сочинение Рэ, очевидно579, читало в оригинале лишь крайне ограниченное число лиц, и поэтому самая интересная часть содержания такового осталась неизвестной даже его современникам, не говоря уже о потомках, которых цитаты Милля едва ли могли побудить обратить внимание на значение этого сочинения и разыскать эту книгу, так скоро преданную забвению. Этим можно объяснить то обстоятельство, что даже Джевонс, англичанин и основательный знаток литературы, кажется, не видал этой книги; по крайней мере, я не мог найти в его произведениях и следа знакомства с Рэ, что в противном случае, конечно, было бы невозможно при близком сходстве некоторых взглядов обоих авторов и при большой добросовестности Джевонса. И мне эта книга была неизвестна при первом издании моего сочинения «Капитал и процент». Я был знаком только с цитатами, приводимыми Миллем, а на основании этих цитат не приписывал этой книге большого значения579. Только недавно Рэ был выведен из этой безвестности своим земляком К.У. Микстером, который в подробной статье579 изложил главные черты содержания его сочинения и высказал взгляд, что самые существенные черты современной теории капитала, развитой впоследствии автором настоящей книги, были уже раньше изложены Рэ, и притом в более полном и безупречном виде579.