Почему же это так? Почему вознаграждение бывает столь различно? Почему оно различно для различных классов сберегающих и отлично от вознаграждения за труд мускулов? Почему «рабочий год» владельцу 20 миллионов дает миллион гульденов, ремесленнику, который трудится, но не сберегает ни гроша, 500 гульденов, а ремесленнику, который трудится и притом сберегает 50 гульденов, дает за труд мускулов и труд сбережения вместе 502 гульдена? Теория, считающая процент вознаграждением за труд, должна бы, мне кажется, несколько точнее объяснить это. А между тем Курсель разрешает щекотливый вопрос о величине процента просто общей ссылкой на «великий закон» предложения и спроса.

Можно было бы без всякой иронии сказать, что Курсель приблизительно с таким же теоретическим правом мог бы объявить причиной прибыли на капитал физический труд загребания процентов или отрезывания купонов: ведь и это труд, затрачиваемый капиталистом, а если кто-либо нашел бы странным, что на основании закона предложения и спроса этот род труда вознаграждается так необыкновенно высоко, то это вряд ли страннее того, что интеллектуальный труд наследника миллионов вознаграждается ежегодно несколькими сотнями тысяч гульденов. И если по отношению к этому последнему труду можно утверждать, что число людей, имеющих «желание и умение» сохранять миллионные капиталы, также необыкновенно мало, и что поэтому при существующем спросе на капиталы вознаграждение за таковые должно быть так велико, то с таким же правом можно утверждать, что только такое незначительное число людей имеет «желание и умение» получать процент в сотни тысяч. «Желания» едва ли не будет у кого-нибудь; что же касается «умения», то оно ведь в обоих случаях зависит главным образом от того, имеет ли данное лицо счастье владеть миллионным достоянием или же нет.

Возможно, что найдутся такие читатели, которых не удовлетворят еще эти рассуждения и которые потребуют непосредственного опровержения трудовой теории Курселя; для того, чтобы удовлетворить и их, я приведу следующий пример. Допустим, что капиталист А ссужает фабриканта В миллионом гульденов по 5 процентов на один год. Допустим, далее, что фабрикант затрачивает этот миллион на производство и получает при этом валовую прибыль в 60 000 гульденов, из которых он 50 000 уплачивает А в качестве процентов на ссуду, а 10 000 оставляет себе в качестве предпринимательской прибыли. По мнению Курселя, те 50 000, которые получает А, представляют собою вознаграждение за то, что он предвидел будущие потребности и противодействовал искушению немедленно потребить миллион актом воли, направленным на воздержание от потребления. Но разве В не затратил того же самого труда, даже еще большего? Разве и В, получив на руки ссуженный ему миллион, не подвергался тому же искушению непосредственно его потребить? Разве он не мог, например, прокутить миллион и затем объявить банкротство? Разве он не противодействовал этому искушению актом воли? Разве он своей предусмотрительностью и заблаговременной заботой о будущих потребностях не сделал еще больше, чем А? Ведь он не только имел в виду, подобно А, будущие потребности вообще, но и дал количеству благ, находящемуся в его распоряжении, то применение, в котором они, будучи обращены в продукты, в самом деле становятся годными к удовлетворению будущих потребностей? Тем не менее А получает за труд сохранения своего миллиона 50 000 гульденов, а В, который затратил по отношению к этому миллиону тот же интеллектуальный и нравственный труд, притом еще в большей степени, не получает ничего, ибо те 10 000 гульденов, которые составляют его предпринимательскую прибыль, представляют собою вознаграждение за совершенно другую деятельность.

Но, может быть, кто-либо возразит, что В не имел права потребить миллион, потому что он не принадлежал ему, что, следовательно, его сбережение не является заслугой, достойной вознаграждения. Но ведь заслуга в этой теории не играет никакой роли. Вознаграждение за сбережение велико, если велика сбереженная или накопленная сумма, совершенно независимо от того, требовало ли это сохранение большого или малого нравственного труда. Должник В действительно сохранил миллион и преодолел искушение потребить таковой — этого никак нельзя отрицать. Почему же он не получает вознаграждения за сбережение? Я полагаю, вывод из этих фактов не может подлежать сомнению; он должен гласить: процент на капитал получают не за затрату труда, а просто за право собственности на капитал; процент на капитал — не доход на труд, а доход на имущество.

В новейшие времена теория Курселя-Сенёйля нашла себе несколько более скромного представителя в лице Ковеса558.

Этот автор, правда, излагает ее, но излагает не исключительно как теорию процента и притом таким способом и с такими оговорками, которые ясно доказывают, что он все же не находит теоретическую конструкцию труда сбережения не подлежащей сомнению. «Так как сохранение капитала предполагает напряжение воли, а во многих случаях и промышленные или финансовые комбинации известной трудности, то можно было бы сказать, что оно представляет собою настоящий труд, который иногда не без основания называли «travail d’'epargne» (I, p. 183). В другом месте Ковес старается устранить сомнение, должен ли капиталист получать процент или нет, если принять во внимание, что ссуда не стоит ему труда, который мог бы обосновать его право на процент; он говорит: «В ссуде нет труда, с этим я согласен; но он заключается в постоянном желании сохранить капитал и в продолжительном воздержании от всякого акта потребления, пользования ценностью, которую представляет собою капитал. Это не что иное, как труд сбережения — выражение это может показаться несколько странным, — труд сбережения, который вознаграждается в виде процента»559. Но наряду с этим объяснением процента на капитал у Ковеса мы встречаем и другие объяснения, а именно учение о производительности капитала; ввиду этого нам придется с ним еще встретиться между эклектиками.

К трудовой теории Курселя в известной степени примыкает еще несколько других французских экономистов, а именно Шербюлье561, который называет процент на капитал вознаграждением за «efforts d’abstinence», и Жозеф Гарнье561, который вносит в свое необыкновенно пестрое объяснение явления процента характерное выражение «труд сбережения». Но упомянутые авторы не развивают подробнее этой точки зрения.

Той же идеей, которая во Франции послужила сюжетом для искусственной, детально разработанной теории процента, воспользовалась, хотя и более свободно, выдающаяся группа немецких экономистов, группа «катедер-социалистов», как я их просто буду называть, следуя общепринятому словоупотреблению. Тем не менее трудовая теория немецких катедер-социалистов напоминает собою французский вариант той же теории только ввиду общей идеи, лежащей в основе как той, так и другой. Но развитие этой основной идеи совершалось независимо от развития той же идеи во французской литературе; независимо также и ее происхождение.

Провозвестником немецкой трудовой теории может считаться Родбертус-Ягецов, который высказывает идею, лежащую в ее основе, в нескольких, при случае высказанных замечаниях. В одном месте Родбертус говорит о возможности такого состояния общества, при котором хотя и будет существовать частная собственность вообще, но не будет частной собственности, дающей ренту, и при котором, следовательно, все существующие доходы будут трудовыми доходами в виде жалований или заработных плат. Такое состояние возможно в том случае, если, с одной стороны, средства производства, земля и капитал будут составлять совместную собственность всего общества и если, с другой стороны, будет признаваться частная собственность по отношению к доходам, получаемым всяким, сообразно с его трудом. В примечании к этому рассуждению Родбертус замечает, что в хозяйственном отношении вообще надо относиться различно к праву собственности на средства производства и к праву собственности на доходы. «Для права собственности на доход с хозяйственной точки зрения достаточно уже, если он потребляется в домашнем хозяйстве.