— Ее адрес и телефон у меня в мобильнике и записной книжке.

— Ты только на еде не экономь, вставила свое слово мать, — питайся хорошо. Я вот только не пойму…

Женщина встает, подходит к столу и берет в руки красочную рекламку, напечатанную на хорошей бумаге с фотографиями, которой обычно зазывают абитуриентов.

— Интересно, а за платное обучение как надо платить? Отсюда, с нашей почты посылать, что ли? Или уже на месте — в Москве?

— Да погоди ты, мам… Сначала поступить надо. А там скажут, — неуверенно вставила Катя.

Женщина продолжает изучать рекламку.

— А тут написано еще, что есть десять бесплатных мест. Может, и нам повезет?

— Навряд ли. Думаю, много желающих на этот факультет будет, — покачала головой дочка.

— Конечно, еще бы, — сокрушается мать.

При этом родительница читает, многозначительно глядя в рекламку, по всему видать, уже многократно читаную фразу: «Студенты факультета «Туристический бизнес и гостиничный сервис» проходят практику в Турции, Тунисе и на Кипре»…

Утомленная хлопотами женщина мечтательно прикрывает глаза.

— Интересно как… по заграницам поездить…

— Размечталась… хватит кудахтать, — резко обрывает ее супруг. — Ты лучше девчонке скажи, какие ее опасности в Москве подстерегать могут. Какая там преступность… вон каждый день по телевизору показывают…

— Да говорила уже, все зубы проела. Ох, дочка, нам пора, — всхлипывает мама.

Катя подскакивает с кресла, на секунду присаживается на диван к отцу, чмокает его в щеку.

— Па, выздоравливай скорее.

Из подъезда на плохо освещенную единственным фонарем улицу выходят две женские фигуры. У матери в руках — чемодан. У Кати — пакет с гостинцами и дамская сумочка.

Катина мама, с опаской озираясь на окно второго этажа, произносит совсем тихо: «Как всегда — темень непроглядная»…

И в этот же момент Катя сильно спотыкается и «ойкает», чуть не падая. Звякает содержимое пакета. Девушка останавливается, проверяя сохранность того, что в нем было.

— Разбилось? — шепотом спрашивает мать.

— Вроде нет.

И в этот же самый миг, возможно, на звуки, доносящиеся с улицы, на втором этаже распахивается окно. Свет в нем не зажигают. И женский силуэт, мелькнувший в темноте с взметнувшимися к створкам окон руками, чем-то напоминает большую черную птицу, взмахнувшую крыльями.

— Ну, вот и дождались, — тихо, с досадой сказала старшая из женщин. — Целый день ее не видать и не слыхать было. Словно, нас специально караулила, ворона. Пошли быстрее.

Из окна соседки тем временем слышатся какие тяжелые вздохи типа «о-хо-хо — хо-хо» и полуразборчивые фразы, которые глухо падают в темноту вслед удаляющимся от дома двум женским фигурам.

Мать берет дочку под руку.

— Держись за меня. А что это она там пробормотала…я плохо расслышала… То ли «упасть» то ли «волчья пасть»?

— Мам, ты хочешь уловить какой-то смысл в бормотании женщины, которую ты считаешь сумасшедшей? Не смеши меня. А мне вот послышалось — «масть». Ну и что из этого? Не бери в голову.

Мать девушки вздыхает.

Женские силуэты растворяются в темноте.

У железнодорожной станции одиноко бредущих путниц догоняет пустой и разбитый тарантас, зовущийся местным маршрутным автобусом. Путницы, не сговариваюсь, невесело усмехаются по этому поводу. Но через пару минут уже забывают об этом, оказавшись на перроне.

Мама Кати показывает билет проводнице, и они обе быстро проходят в купе.

Как оказалось, здесь уже была одна пассажирка, блондинка лет тридцати пяти.

Мать Кати громко, по провинциальному, поздоровалась и пристально посмотрела на попутчицу дочери.

Блондинка тем временем достала из дамской сумочки сигареты, зажигалку и вышла в коридор.

Катина мама с досадой посмотрела ей вслед.

— Надо же… Вагон полупустой, а ты в одно купе с цыганкой попала.

— Разве эта блондинка — цыганка? — удивилась Катя.

— Самая настоящая. Они теперь почти все блондинки.

— В общем, так, слушай меня внимательно, — сказала встревоженная женщина, — если она тебе вдруг будет предлагать погадать за деньги или будто бесплатно, просто так — из любопытства…