— Эх, больше никогда!... Ни за что!... Не буду врать! — радостно выкрикивал Вруша, садясь в машину и целуя доктора Таблеткина.

— Да пошел ты! — отплевывался Таблеткин.

Прощаясь со всеми, Вруша по очереди перецеловал коротышек и снова поклялся, что с этой минуты — правда и только правда и ничего, кроме правды.

— Молодец, что дал обещание не врать, — сказал Таблеткин, когда ферма осталась позади.

— Мне обещание всегда давать легко. А вот исполнять его почему-то очень тяжело. Можно сказать — просто невозможно.

— Это еще почему? — рассердился Таблеткин. — Ты что же, врал, когда обещание давал?

— Да нет, не то чтобы... просто... я если долго не вру, то... мне плохо становится.

— Как это?

— Ногти начинают изнутри чесаться, а мочки ушей потеют. А потом вообще — такой зуд начинается, что хоть в колодец кидайся.

— А, так это у тебя на нервной почве, — догадался Таблеткин. — Что же ты сразу не сказал? Ну-ка, съешь вот таблеточку.

— А зачем?

— А сразу легче станет.

Вруша проглотил таблетку.

— Это таблетка от вранья. Называется правдин. Я тебе пропишу три раза в день принимать. У меня дома их много есть.

— И что, всё пройдет?

— Как рукой снимет.

— Спасибо, доктор.

— Пожалуйста! Только ее пить надо вместе с успокоительным. А то она слишком возбуждает. Я тебе еще и успокоительное выпишу.

И правда, проглотив таблетку, Вруша пришел уже в такое веселое настроение, что Таблеткин не знал, как его успокоить. От потока правды из Врушиных уст у доктора едва не завяли уши. Успокоительного у него с собой не оказалось. Вруша так весело вел машину, что дважды они чуть не перевернулись, а один раз так подскочили на кочке, что у Таблеткина вылетел чемоданчик. Пришлось останавливаться и подбирать. Хорошо, что пошел дождь, а крыша у машины сломалась и не закрывалась. Промокнув до нитки и как следует замерзнув на ветру, Вруша немного успокоился. Лекарство действовало безотказно — за всю поездку он не проронил ни слова вранья. Но, к сожалению, правдин дает только временное облегчение.

Глава двадцать вторая. ШИШИМОРА БОЛОТНАЯ.

На улице лил дождь и шумел ветер. Когда ветер немного ослабевал, дождь становился сильнее и громко барабанил о жестяной карниз под крышей. Когда дождь уставал, ветер налетал с новой силой. Он гнул маленькую березку, росшую во дворе, чуть ли не к самой земле. А потом так набрасывался на дом, что казалось, хочет вырвать его с корнем и утащить вместе с дребезжащим оконными стеклами, стучащей черепицей и завывающей печной трубой прямо на небо, к косматым, кусачим облакам. Время от времени черноту за окном прорезывала вспышка молнии, и тогда всё то страшное, что скрывала ночная тьма, на мгновение показывалось и становилось еще страшнее.

Пустомеля, повар Кастрюля, Растеряка и художник Тюбя не спали. Их разбудил гром и вой ветра, и теперь они не могли уснуть, потому что им было страшно. Тюбя включил было настольную лампу, но доктор Таблеткин, которому свет всегда мешал спать, накинулся на него и выдернул шнур из розетки.

— Только попробуй! — сказал он. — И так после операции устал, едва дышу. Кто спать не хочет — тому сейчас укол сделаю. Снотворное.

Все тут же сделали вид, что захотели спать, но как только Таблеткин уснул, пробрались потихоньку в этот угол у окна и уселись все вместе на кровать Растеряки. Здесь было немного светлее и поэтому не так страшно. Они сидели, завернувшись в одеяла, на кровати у самого окна и рассказывали друг другу разные истории.

— Есть такая Шишимора, — рассказывал Пустомеля, жуя кончик одеяла.

— Кто? — переспросил Тюбя.

— Ши-ши-мо-ра.

— А кто это?

— Такая... она в болоте живет. В лесу, за городом. Очень лохматая. Она никогда не причесывается. Да ей и невозможно волосы расчесать, потому что они сделаны из болотной тины.

Пустомеля помолчал.

— У нее очень лицо неприятное. Уши большие... лопоухие. Рот... ужасно кривой. Нос тонкий, извилистый...

— Ну и что? — шепотом спросил Растеряка.

— Она там всегда живет. В болоте. Если кто ночью в лес забредет... особенно, когда на небе тучи и луна не светит...

— То что? — спросил Кастрюля.

Но Пустомеля ему не ответил. Он еще сам не придумал, что тогда будет. И он продолжал рассказывать, придумывая на ходу и посасывая кончик одеяла:

— Все-то думают: «Да какая еще там Шишимора? Давно уже их не существует. Коротышки на автомобилях ездят, на шарах летают, электрические лампочки включают. Бабы-Ёги, Кощеи Бессмертные, Шишиморы всякие — нет никого». Ведь правда?

— Что?

— Что вы так думаете?

Кастрюля пожал плечами.

— Правда, — сказал Растеряка. — Знайка говорит, что никого нету.

— Ну вот, видите. А все вы заблуждаетесь.

— Это почему?

— А потому, что врет ваш Знайка.

— Зачем же ему врать?

— А затем. Чтобы коротышки не пугались. Сам-то Знайка знает, да других убеждает наоборот. Потому что на самом-то деле... по-настоящему... она есть.

— Кто? — шепотом спросил Растеряка.

— Шишимора! — гаркнул ему Пустомеля в самое ухо и при этом схватил повара Кастрюлю за подмышки.