— Ай! — крикнул Кастрюля и в ужасе нырнул с головой под одеяло.

— Да хватит вам! — зашипел на них Тюбя, оглядываясь на Таблеткина, который от громких звуков, кажется, проснулся, но потом пожевал губами и перевернулся на другой бок. — И так страшно, да они еще и вопят! Сейчас Таблеткин вам по шприцу снотворного в попы вколет — вот тогда будет страшно!

— Н...нн...нну и пп... пппусть вколет, — послышалось из-под Кастрюлиного одеяла. — Я шш... шш... пп... ппприца совсем не бббоюсь. Шш... шшш... ишимора намного страшшш... шшнее...

— Конечно, чего тебе бояться, у тебя вон какая попа толстая!

Несколько минут все молчали. Наконец Пустомеля снова заговорил:

— Вот вы тут сидите под одеялами... и вам тепло и не страшно. Ну... скажем так: не очень страшно...

В это время ветер как раз утих. Дождь тоже как будто устал и уже не стучал так громко по жестяному карнизу.

— Не очень страшно, — продолжал Пустомеля. — А это потому, что вы думаете, что никого нет. А она... вот прямо сейчас! Сию минуту. Сидит на кочке посреди болота. На кочку вылезла. Волосы у нее длиннющие. Из тины. И тянутся глубоко под воду. Рот кривой ужасно. Она сидит и мокнет под дождем. А уши огромные. Как у слона. И лопоухие, как лопухи.

— Нет, вы только ее себе представьте! — шипел Пустомеля. — И вы сразу поймете, что ее не может не быть. Поняли?

Никто не отвечал.

— Ну вот. Молчание — знак согласия. А если ее не может не быть, значит она есть!

И Пустомеля обвел всех торжествующим взглядом, словно только что совершил научное открытие.

— Можете сколько хотите твердить, что ничего нет, а Шишимора все равно есть и никакой Знайка вам не поможет!

Снова ветер ужасно завыл и пригнул мокрые ветки сирени к самому дому. Черные ветки так страшно зашуршали прямо по стеклу, что все почувствовали: она есть.

— Вот она — Шишимора — шуршит! — радостно прошептал Пустомеля.

Растеряка сидел, плотно закутавшись в одеяло. Широко раскрытыми глазами он глядел на мокрые черные ветки сирени, которые ветер беспрестанно мотал перед окном то вправо, то влево. Тюбя под своим одеялом сжал руками колени, вглядываясь в темное небо. Кастрюля, наверно от холода, стучал зубами. Из-под одеяла торчал только кончик его носа и правый глаз. Когда небо озаряла вспышка молнии, Кастрюля подскакивал на кровати, словно ужаленный. По сравнению с другими коротышками повар Кастрюля был огромным, и пружины матраса, словно волны в бурном море, долго еще потом швыряли Растеряку, Пустомелю и Тюбю в разные стороны.

— Ну и что? Подумаешь? — сказал наконец Тюбя. — Есть она — и есть. Не здесь же, а там, у себя, в своем болоте. Ну и пусть себе там на своей кочке сидит.

— Подожди. Это я тебе пока только доказал, что она есть. А теперь, когда все убедились в ее существовании, я вам расскажу.

Пустомеля снова немного помолчал и стал рассказывать:

— Ну вот... сидит она, значит, на кочке посреди болота. Вокруг дождь, ветер, холод. И ей, бедненькой, тоже становится страшно. И она тогда пробирается поближе к жилью коротышек. Жмется, бедная, промокшая вся, поближе к домам. Спрячется где-нибудь под крылечком. А как появится прохожий, который поздно ночью домой возвращается... она потихоньку из-под крыльца покажется, подойдет поближе... и просит: «Пусти, добрый коротышка, в дом погреться. Совсем я, старая, озябла, продрогла, рви-матизм у меня.

— Что это — рви-матизм? — спросил Кастрюля.

— Да ничего, болезнь такая. Не перебивай! Ну вот... стоит она под дождем, вода с нее ручьями течет. Вся такая жалкая. Если коротышка глупый, верит Знайке и про Шишимору раньше не слыхал — возьмет да и пустит ее к себе в дом. «Заходите, — скажет, — бабушка, садитесь вот здесь, на кухне, я вам сейчас чаёк разогрею и полотенце принесу, чтобы волосы вытереть». И уйдет в ванную за полотенцем. А Шишиморе того только и надо. Только он ушел — спрячется она за мебель и станет теперь в этом доме жить. А коротышка вернется — нет никого. Только зеленая лужица под табуреткой. «Ну, — подумает, — видно, почудилось. Наверно, это с моих резиновых сапог вода натекла». И станет Шишимора у него в доме за мебелью жить.

Пустомеля замолчал.

— А еще у нее есть муж, которого зовут Как.

— Как? — переспросил Кастрюля.

— Да, Как.

— Что как?

— Да не что как, а его так и зовут: Как.

— Зовут как?

— Ты что, дурак или ничего не понимаешь? У него такое имя: Как.

— Имя Как?

— Вот именно!

— Что это за имя такое?

— Уж такое, какое есть.

— Никогда раньше такого имени не слышал, — сказал Тюбя.

— Какое-никакое, а так именно мужа Шишиморы и зовут: Как. В этом-то вся и путаница. Иногда она его прямо из болота зовет. А он любит везде блуждать. А она его все зовет, чтоб с ней сидел и не блуждал. Зовет его: «Как, Как!» — а коротышкам кажется, что их кто-то спрашивает. Это когда вот так, как сейчас — на улице ветер, дождь, и кажется, будто тебе кто-то на ухо нашептывает, будто все время спрашивает: «Как? Как?» — а это не «как», а Шишимора своего мужа Кака зовет. Этот Как — огромный великан. Ростом, как сто коротышек.

— Как же он в болоте с Шишиморой помещается?

— А болото — оно знаешь какое?

— Какое?

— Глу-у-бокое! В тыщу метров глубиной. Как туда только ногой ступит — и уже бульк, и весь там. Сидит — одна голова из болота торчит, словно кочка. Он так целыми днями сидит, только и видно, что кочка, а из нее какой-то дымок или пар идет. Это Как дышит. А вот, путник идет мимо. Вокруг одно болото, нигде сухой земли нет, ступить некуда. Видит он: кочка — и шагает прямо на нее. А Как — тут как тут: бульк в болото — только этого коротышку и видели. Как-то — коротышкоед. Он такой огромный, что в обед может до четырехсот коротышек съесть.