Шрифт:
— Сколько стоил тот чайник?
— Исключительное мастерство исполнения, серебряное листовое покрытие по нефриту — и за тысячу кобанов не купишь другого такого! Вы же сами видели его. Он принадлежал последнему правителю Китая династии Минь — императору Чжу Юцзяню, насколько я помню. Старинная вещь, второй такой не найти: кто-то, конечно же, рассказал о ней грабителям, дьявол выдери им глаза.
— Император Чжу Юцзянь, — замечает Кобаяши, — повесился на пагодном дереве [35] .
35
Пагодное деревo/Pagoda tree — другое название «Со- фора японская».
— Я позвал вас сюда не для уроков по истории, переводчик!
— Я очень надеюсь, — объясняет Кобаяши, — что на чайник не наложено заклятие.
— О-о, он и есть заклятие, для тех псов, которые украли его! Чайник принадлежит Компании, а не Унико Ворстенбосу, посему жертва преступления — Компания. Вы, переводчик, прямо сейчас пойдете с полицейским Косуги в магистратуру.
— Магистратура закрыта, — Кобаяши просительно складывает руки. — По случаю Обона [36] .
36
Обон (o-bon) — трехдневный праздник поминовения усопших. Согласно традиции считается, что в это время года души усопших возвращаются к живым и посещают своих родных. Исторически Обон праздновался с 13–го по 15–й день седьмого месяца по лунному календарю.
— Магистратуре, — директор бьет по столу тростью, — придется открыться!
Якоб уже видел этот взгляд на японских лицах: ох уж зги невозможные иностранцы.
— Могу я предложить, господин директор, — говорит Петер Фишер, — чтобы вы потребовали провести обыск японских складов на Дэдзиме? Скорее всего, хитрые мерзавцы пережидают, пока не закончится вся эта кутерьма, чтобы потом утащить сокровище к себе.
— Дельная мысль, Фишер, — директор поворачивается к Кобаяши. — Передайте это полицейскому.
Наклоненная голова переводчика выдает нерешительность.
— Но прецедент…
— К черту прецедент! Я сам прецедент сейчас, и вам, и вам… — он тычет им в грудь, и Якоб мог бы поставить на кон пачку банкнот, что до этого он никогда никого не тыкал, — …платят немерено, чтобы защищать наши интересы! Выполняйте свою работу! Какой-то кули, или торговец, или инспектор, или — о да! — даже переводчик стащил собственность Компании! Этот поступок — вызов чести Компании. И, черт возьми, я обыщу даже Гильдию переводчиков! Мы будем гнать грабителей, как свиней, и я услышу, как они завизжат. Де Зут — идите и скажите, чтобы Ари Грот сварил большой жбан кофе. Всем нам какое-то время будет не до сна…
Глава 8. ПАРАДНЫЙ ЗАЛ В РЕЗИДЕНЦИИ ДИРЕКТОРА НА ДЭДЗИМЕ
Десять часов утра 3 сентября 1799 г.
— Ответ сегуна на ультиматум — это сообщение мне, — жалуется Ворстенбос. — Почему лист бумаги, свернутый рулоном и положенный в пенал, должен провести целую ночь в магистратуре, словно какой-то почетный гость?
Если письмо пришло вчера вечером, почему его сразу не принесли мне?
«Потому что, — думает Якоб, — послание сегуна равноценно эдикту римского папы, и вручение без церемонии сродни измене».
Но он держит свои мысли при себе: в последнее время он заметил в поведении директора нарастающую холодность к нему. Она проявляется неявно: там похвальное слово о Петере Фишере, здесь сухая ремарка Якобу, и недавно «незаменимый де Зут» опасается, что его ореол потихонечку меркнет. Ван Клиф тоже не решается на ответ директору. Давным-давно у него появилась способность отличать риторические вопросы от тех, что по существу. Капитан Лейси откидывается на спинку скрипнувшего кресла, заложив руки за голову, и что-то очень тихо насвистывает. На японской стороне стола сидят переводчики Кобаяши и Ивасе и два главных писца.
— Мажордом магистрата, — объясняет Ивасе, — должен доставить послание сегуна очень скоро.
Унико Ворстенбос недовольно хмурится, разглядывая золотой перстень — печатку на пальце.
— А что Вильгельм Молчаливый, — интересуется Лейси, — думает о своем прозвище?
Старинные напольные часы идут мерно и громко. Мужчинам жарко, они молчат.
— Небо сегодня, — замечает переводчик Кобаяши, — переменчиво.
— Барометр в моей каюте, — соглашается Лейси, — обещает бурю.
На лице переводчика Кобаяши вежливость и невозмутимость.
— Бурю, — добавляет ван Клиф, — а то и тайфун.
— А-а, — понимает переводчик Ивасе. — Тайфун… мы говорим, тай-фу.
Кобаяши потирает выбритую голову. «Похороны лета».
— Если сегун не согласится поднять квоту на медь, — говорит Ворстенбос, скрестив руки, — это будут похороны Дэдзимы. И острова, и тепленьких местечек переводчиков. Кстати, господин Кобаяши, правильно ли я понимаю из вашего молчания, что поиски украденной вещи, привезенной из Китая и принадлежащей Компании, не продвинулись ни на дюйм?