— Такъ, такъ, миссъ Грація, сказалъ Снитчей. — Да, да. Ха, ха, ха! а я думалъ, что она не совсмъ въ своемъ ум. Она смотритъ такой дурой, пробормоталъ онъ съ гордымъ взглядомъ. — Что же говорить наперстокъ, мистрисъ Ньюкомъ?

— Я не замужемъ, мистеръ, замтила опять Клеменси.

— Такъ просто, Ньюкомъ; не такъ ли? сказалъ Снитчей. — Ну, такъ что же гласитъ наперстокъ~то, Ньюкомъ?

Какъ Клеменси, собираясь отвтить на вопросъ, раздвинула карманъ и заглянула въ разверзтую глубину его, ища наперстокъ, котораго тутъ не оказалось, — какъ потомъ раздвинула она другой и, увидвши его на дн, какъ жемчужину дорогой цны, начала добираться до него, выгружая изъ кармана все прочее, какъ-то: носовой платокъ, огарокъ восковой свчи, свжее яблоко, апельсинъ, завтный, хранимый на счастье пенни, висячій замокъ, ножницы въ футляр, горсти дв зеренъ, нсколько клубковъ бумаги, игольникъ, коллекцію папильотокъ, и сухарь, — и какъ все это было по одиначк передано на сохраненіе Бритну, — это не важно, также какъ и то, что, ршившись поймать и овладть самовольнымъ карманомъ, имвшимъ привычну цпляться за ближайшій уголъ, она приняла и спокойно сохраняла позу, по видимому, несовмстную съ устройствомъ человческаго тла и законами тяготнія. Дло въ томъ, что, наконецъ, она побдоносно достала наперстокъ и загремла теркой, литература которыхъ очевидно приходила въ упадокъ отъ непомрнаго тренія.

— Такъ это наперстокъ, не правда ли? спросилъ Снитчей. — Что же онъ говорить?

— Онъ говоритъ, отвчала Клеменси, медленно читая вокругъ него, какъ вокругъ башни: — За-бы-вай и про-щай.

Снитчей и Краггсъ засмялись отъ души.

— Какъ это ново! замтилъ Снитчей.

— И какъ легко на дл! подхватилъ Краггсъ.

— Какое знаніе человческой натуры! сказалъ Снитчей.

— И какъ удобно примнить его къ практик жизни! прибавилъ Краггсъ.

— А терка? спросилъ глава Компаніи.

— Терка говоритъ, отвчала Клемеиси:- «Длай для другихъ то, чего самъ отъ нихъ желаешь.»

— Обманывай, или тебя обманутъ, хотите вы сказать, замтилъ Снитчей.

— Не понимаю, отвчала Клеменси, въ недоумніи качая головою. — Я не адвокатъ.

— А будь она адвокатомъ, сказалъ Снитчей, поспшно обращаясь къ доктору, какъ будто стараясь уничтожить слдствія этого отвта: — она увидла бы, что это золотое правило половины ея кліентовъ. Въ этомъ отношеніи они не любятъ шутить, — какъ ни забавенъ нашъ свтъ, — и складываютъ потомъ вину на насъ. Мы, адвокаты, собственно ничто иное, какъ зеркала, мистеръ Альфредъ: къ намъ обращаются обыкновенно люди недовольные, несговорчивые и выказываютъ себя не съ лучшей стороны; поэтому не справедливо сердиться на насъ, если мы отражаемъ что нибудь непріятное. Надюсь, прибавилъ Снитчей: — что я говорю за себя и Краггса?

— Безъ сомннія, отвчалъ Краггсъ.

— Итакъ, если мистеръ Бритнъ будетъ такъ добръ, что принесетъ намъ чернила, сказалъ Снитчей, снова принимаясь за бумаги: — мы подпишемъ, приложимъ печати и совершимъ передачу какъ можно скоре, а не то почтовая коляска продетъ прежде, нежели мы успемъ осмотрться, при чемъ и гд мы.

Судя по наружности Бритна, можно было предположить съ большою вроятностью, что коляска продетъ, прежде нежели онъ узнаетъ, гд онъ. Онъ стоялъ въ раздумьи, умственно взвшивая мннія доктора и адвокатовъ, адвокатовъ и доктора. Онъ длалъ слабыя попытки подвести наперстокъ и терку (совершенно новыя для него идеи) подъ чью бы то ни было философскую систему, словомъ, запутывался, какъ всегда запутывалась его великая тезка [2] въ теоріяхъ и школахъ. Но Клеменси была его добрымъ геніемъ, несмотря на то, что онъ имлъ самое не высокое понятіе объ ея ум, - ибо она не любила безпокоить себя отвлеченными умозрніями и постоянно длала вс, что нужно, въ свое время. Она въ одну минуту принесда чернилицу и оказала ему еще дальнйшую услугу — толкнула его локтемъ и заставила опомниться. Нжное прикосновеніе ея расшевелило его чувства, въ боле буквальномъ, нежели обыкновенно, значеніи слова, и Бритнъ встрепенулся.

Но теперь его возмутило сомнніе, не чуждое людямъ его сословія, для которыхъ употребленіе пера и чернила есть событіе въ жизни: онъ боялся, что, подписавши свое имя на документ, писанномъ чужою рукою, онъ пожалуй приметъ на себя какую нибудь отвтственность или какъ нибудь тамъ долженъ будетъ выплатить неопредленную, огромную сумму денегъ. Онъ подошелъ къ бумагамъ съ оговорками, и то по настоянію доктора, — потребовалъ времени взглянуть на документы, прежде, нежели подпишетъ (узорчатый почеркъ, не говоря уже о фразеологіи, былъ для него китайскою грамотою), осмотрлъ ихъ со всхъ сторонъ, нтъ ли гд нибудь подлога, потомъ подписалъ — и впалъ въ уныніе, какъ человкъ, лишившійся всхъ правъ и состоянія. Синяя сумка — хранилище его подписи, получила съ этой минуты какой-то таинственный интересъ въ его глазахъ, и онъ не могъ отъ нея оторваться. Но Клеменси Ньюкомъ, восторженно засмявшись при мысли, что и она не безъ достоинства и значенія, облокотилась на весь столъ, какъ орелъ, раздвинувшій крылья, и подперла голову лвою рукою; это были пріуготовительныя распоряженія, по окончаніи которыхъ она приступила къ самому длу, — начала, не щадя чернилъ, выводить какіе-то кабалистическіе знаки и въ то же время снимать съ нихъ воображаемую копію языкомъ. Вкусивши чернилъ, она разгорлась къ нимъ жаждою, какъ бываетъ, говорятъ, съ тигромъ, когда онъ отвдаетъ другого рода жидкость; она захотла подписывать все и выставлять свое имя на всемъ безъ разбора. Словомъ, опека и отвтственность были сняты съ доктора; и Альфредъ, вступивши въ личное распоряженіе капиталомъ, былъ хорошо снаряженъ въ жизненный путь.

— Бритнъ! сказалъ докторъ: — бгите къ воротамъ и сторожите тамъ коляску. Время летитъ, Альфредъ!

— Да, сэръ, летитъ, поспшно отвчалъ молодой человкъ. Милая Грація, на минуту! Мери — она такъ прекрасна, такъ молода, такъ привлекательна, она дороже всего въ мір моему сердцу, — не забудьте: я ввряю ее вамъ!

— Она всегда была для меня священнымъ предметомъ попеченій, Альфредъ. Теперь будетъ вдвое. Будьте уврены, я врно исполню мой долгъ.

— Врю, Грація; знаю наврное. Для кого это неясно, кто видитъ ваше лицо и слышитъ вашъ голосъ? О, добрая Грація! Будь у меня ваше твердое сердце, вашъ невозмутимый духъ, какъ бодро разстался бы я сего дня съ этими мстами!

— Право? отвчала она съ спокойной улыбкой.

— А все-таки, Грація…. сестрица, — это слово какъ будто естественне.

— Употребляйте его! подхватила она поспшно. Мн — пріятно его слышать; не называете меня иначе.

— А все-таки, сестрица, продолжалъ Альфредъ:- для меня и Мери лучше, что ваше врное и мужественное сердце остается здсь: это послужитъ намъ въ пользу и сдлаетъ васъ счастливе и лучше. Если бы я могъ, я не взялъ бы его отсюда для поддержанія собственной бодрости.

— Коляска на гор! закричалъ Бритнъ.

— Время летитъ, Альфредъ, сказалъ докторъ.

Мери стояла въ сторон съ потупленными глазами; при всти о появленіи коляски, молодой любовникъ нжно подвелъ ее къ сестр и предалъ въ ея объятія.

— Я только что сказалъ Граціи, милая Мери, что, отъзжая, поручаю васъ ей, какъ драгоцнный залогъ. И когда я возвращусь и потребую васъ назадъ, когда передъ нами раскроется свтлая перспектива брачной жизни, какъ пріятно будетъ для насъ позаботиться о счастьи Граціи, предупреждать ея желанія, благодарностью и любовью уплатить ей хоть частицу великаго долга.