— Я понимаю, сэръ, что это должно быть для васъ непріятно; но какъ это можетъ погубить васъ? спросилъ Филиппъ.

— Что сдлается съ моей практикой семейнаго врача? Практика и теперь уже не та — между нами, Филиппъ — а расходы больше чмъ ты воображаешь. Я пускался въ разиня неудачныя спекуляціи. Если ты разсчитываешь получить отъ меня богатство, мой милый, ты обманешься въ ожиданіи, хотя ты никогда не былъ корыстолюбивъ — нтъ, никогда! но когда этотъ негодяй разгласитъ исторію о знаменитомъ врач-двоеженц, не-уже-ли ты думаешь, что мой соперники не услышатъ и не воспользуются ею, а мои паціенты не услышатъ её и не станутъ избгать меня?

— Если такъ, условьтесь же тотчасъ съ этимъ человкомъ, сэръ, и заставьте его молчать.

— Условиться съ картёжникомъ невозможно. Онъ всегда будетъ засовывать руку въ мой кошелёкъ, когда проиграетъ. Ни одинъ человкъ на свт не устоитъ противъ подобнаго искушенія. Я радъ, что ты никогда этому не поддавался. Я ссорился съ тобою иногда за то, что ты жилъ съ людьми ниже тебя по званію: можетъ быть ты былъ правъ, а я нтъ. Я любилъ, всегда любилъ, а этого не скрываю, жить съ знатными людьми. Когда я былъ въ университет, они научили меня картёжничать и мотать, а въ свт мало мн помогли. Да и кто сдлаетъ это, кто сдлаетъ?

И докторъ задумался.

Тутъ случилась маленькая катастрофа, посл которой мистеръ Филиппъ Фирминъ разсказалъ мн эту исторію. Онъ сообщилъ мн какъ отецъ долго не соглашался на требованія Гёнта, какъ вдругъ пересталъ и никакъ не могъ объяснить себ эту перемну. Я не сказалъ моему другу въ прямыхъ выраженіяхъ, но мн казалось, что я могу объяснить перемну его поведенія. Докторъ Фирминъ въ своихъ свиданіяхъ съ Каролиной, успокоился относительно одной стороны своей опасности. Доктору нечего было опасаться обвиненія въ двоеженств. Сестрица отказалась отъ своихъ прошлыхъ, настоящихъ и будущихъ правъ.

Когда человка приговорятъ съ вислиц, желалъ бы я знать, утшительно для него или нтъ заране знать въ какой день совершится его казнь? Гёнтъ отмститъ. Когда и какъ? спрашивалъ себя докторъ Фирминъ. Можетъ быть вы даже узнаете, что этому знаменитому врачу угрожала не одна неминуемая опасность. Можетъ быть ему угрожала верёвка; можетъ быть мечъ. Проходитъ день — убійца не бросается на доктора, когда онъ идётъ надъ колоннадой итальянской оперы въ свой клубъ; проходитъ недля — кинжалъ не вонзается въ его подбитую ватой грудь, когда онъ выходить изъ своей кареты у дверей какого-нибудь благороднаго паціента. Филиппъ говорилъ, что онъ никогда не зналъ отца пріятне, непринужденне, добродушне и веселе, какъ въ этотъ періодъ, когда онъ долженъ былъ чувствовать, что надъ нимъ виситъ опасность, о которой сынъ его въ то время не имлъ понятія. Я обдалъ въ Старой Паррской улиц одинъ разъ въ тотъ достопамятный періодъ (онъ казался мн достопамятнымъ вслдствіе немедленно посл того случившихся происшествій). Никогда обдъ не былъ лучше сервированъ, вина превосходне, гости и разговоръ важне и почтенне, какъ на этомъ обд; и сосдъ мой замтилъ съ удовольствіемъ, что отецъ и сынъ казались гораздо въ лучшихъ отношеніяхъ, чмъ обыкновенно. Докторъ разъ или два значительно обращался къ Филиппу; ссылался на его заграничныя путешествія, говорилъ о семейств его матери — пріятно было видть вмст ихъ обоихъ; день за днёмъ проходилъ такъ. Врагъ исчезъ. По-крайней-мр его грязная шляпа уже не виднлась на широкомъ мраморномъ стол въ передней доктора Фирмина.

Но однажды — дней десять посл ссоры — къ Филиппу является Сестрица и говоритъ:

— Милый Филиппъ, врно происходитъ что-нибудь дурное. Этотъ противный Гёнтъ былъ у насъ съ какимъ-то очень тихимъ старымъ джентльмэномъ; они разговаривали съ моимъ бднымъ папа о моихъ обидахъ и его — и подстрекнули его, увривъ будто кто-то обманомъ лишилъ его дочь большого богатства. Кто же это можетъ быть, какъ не вашъ отецъ? А когда они видятъ, что я подхожу къ нимъ, папа и этотъ противный Гёнтъ уходятъ въ таверну «Адмирала Бинга», и въ одинъ вечеръ, когда папа пришолъ домой, онъ сказалъ мн: «моё бдное, невинное, оскорблённое дитя, ты будешь счастлива, помяни слово нжнаго отца!» Они замышляютъ что-то противъ васъ, Филиппъ, и вашего отца. Того стараго джэнтльмжна, который такъ тихо говоритъ, зовутъ мистеръ Бондъ, и два раза приходилъ къ намъ какой-то мистеръ Уальзъ, спрашивалъ у насъ ли мистеръ Гёнтъ.

— Мистеръ Бондъ? мистеръ Уальзъ? какой-то Бондъ быль стряпчимъ дяди Туисдена: старикъ, плшивый и одинъ глазъ больше другого?

— Ну да, кажется у этого старика одинъ глазъ меньше другого, говоритъ Каролина. — Первый приходилъ мистеръ Уальзъ — болтливый молодой свтскій человкъ, вчно хохочетъ, болтаетъ о театрахъ, операхъ — обо всёмъ, онъ пришолъ въ намъ изъ «Адмирала Бинга» съ папа и его новымъ другомъ — О! я ненавижу этого человка, этого Гёнта! — потомъ онъ привелъ старика, этого мистера Бонда. Что замышляютъ они противъ васъ, Филиппъ? Я говорю вамъ, что вс эти переговоры происходятъ о васъ и о вашемъ отц.

Много лтъ тому назадъ, еще при жизни бдной матери, Филиппъ вспомнилъ вспышку гнва своего отца, который назвалъ дядю Туисдена плутомъ и скрягой, а этого самаго мистера Бонда — мошенникомъ, заслуживающимъ вислицы, за какое-то вмшательство по управленію какого-то имнія, которое мистриссъ Туисденъ съ сестрою получили въ наслдство отъ своей матери. Ссора эта была заглушена, какъ многія подобныя ссоры. Свояки продолжали не доврять другъ другу; но не было никакой причины, чтобы вражда перешла къ дтямъ, и Филиппъ, его тётка и одна изъ ея дочерей по-крайней-мр были въ хорошихъ отношеніяхъ между собою. Союзъ стряпчихъ дяди Филиппа съ должникомъ и врагомъ его отца, не предвщалъ ничего хорошаго.

— Я не скажу теб что я думаю, Филиппъ, замтилъ ему отецъ. — Ты любишь твою кузину?

— О! навсе…

— Навсегда, это разумется само собой, по-крайней-мр до тхъ поръ, пока ты не передумаешь, или кто-нибудь изъ васъ не надостъ другому, или не найдётъ получше кого-нибудь.

— Ахъ, сэръ! вскричалъ Филиппъ, но вдругъ остановился…

— Что ты хотлъ сказать, Филиппъ, и зачмъ ты остановился?

— Я хотлъ сказать, если бы я не боялся оскорбить васъ, что, мн кажется, вы жестоко судите о женщинахъ. Я знаю двухъ, которыя были очень врны вамъ.