На самомъ дл Филь въ то время выказывалъ желаніе вступитъ въ дипломатическую службу и надежду, что лордъ Рингудъ будетъ способствовать его желанно. А пока онъ былъ царемъ въ Торнгофской улиц. Онъ могъ лниться сколько хотлъ, а у мистриссъ Брандонъ всегда находилась для него улыбка. Можетъ быть онъ курилъ слишкомъ много, но она вышивала для него прехорошенькія сигарочницы. Она подрубляла его тонкіе батистовыя платки, вышивала гербъ его на углахъ; она сшила ему такой великолпный жилетъ, что ему почти было стыдно носить его, хотя въ то время онъ щеголялъ роскошнымъ нарядомъ, цпочками и бльёмъ. Я боюсь, что докторъ Фирминъ, издыхая о своихъ неудавшихся надеждахъ, возложенныхъ имъ на сына, имлъ нкоторое основаніе для своего неудовольствія. Но объ этихъ увщаніяхъ Сестрица не хотла слышать.

— Почему ему не лниться? почему онъ долженъ работать? Мальчики всегда будутъ мальчиками. Ужь, конечно, старый ворчунъ, папа его, былъ не лучше Филиппа, когда онъ быль молодъ.

Она говорила это съ румянцемъ на своёмъ личик, качая головою съ вызывающимъ видомъ, всё значеніе котораго я не понималъ тогда, но приписывалъ ее горячее заступничество той чудной несправедливости, которая принадлежитъ всмъ добрымъ женщинамъ и за которую мы должны благодарить ихъ каждый день. Я знаю, милостивыя государыни, что вы разсердитесь на эти слова. Но, даже рискуя прогнвить васъ, мы должны говорить правду. Вы желали бы представить себя справедливыми, логичными и строго безпристрастными. Наврно, доктору Джонсону пріятно были бы слышать отъ мистриссъ Трэль: «сэръ, ваши манеры граціозны, ваша наружность изящна, опрятна и необыкновенно привлекательна; аппетитъ у васъ не большой (особенно къ чаю), а танцуете вы точь-въ-точь какъ Віолетта»; вы замчаете, что это чистая иронія. Женщины справедливы, логичны, строго безпристрастны. Господи помилуй! Если бы он были таковы, народонаселеніе пресклось бы, свтъ превратился бы въ вопіющую пустыню. Ну, словомъ, Сестрица ласкала и балывала Филиппа Фирмина такимъ нелпымъ образомъ, что вс это замчали — и т, у кого не было ни друзей, ни возлюбленныхъ, ни матерей, ни дочерей, ни женъ, и т, которыхъ самихъ ласкали и баловали дома.

Допустимъ опять, что отецъ Филиппа имлъ причины сердиться на сына и сожалть о наклонностяхъ его къ низкому обществу; но, съ другой стороны, молодого человка можно нсколько извинить за его глубокое отвращеніе къ его домашнему кружку, который нагонялъ за него скуку.

— Ей-богу! кричалъ онъ, дёргая себя за волосы и усы и съ разными свирпыми восклицаніями по своему обыкновенію:- мн такъ тошно отъ торжественности этой аффектаціи, что такъ и забираетъ охота опрокинуть миску на голову старика бишопа, а судь барону Бёмпшеру дать оплеуху лопаткой баранины. У моей тётки точно такая же аффектація, только можетъ быть поискусне; но, о Пенденнисъ! если бы вы могли знать, какая тоска терзаетъ мое сердце, сэръ, какъ коршунъ грызётъ, эту проклятую печонку, когда я вижу, что женщины — женщины, которымъ слдовало бы оставаться чистосердечными, которымъ слдовало бы походить на ангеловъ — женщины, которымъ слдовало бы ни знать другого искусства, кром умнья услаждать наши горести и утшать насъ въ печаляхъ — ползаютъ, раболпствуютъ, хитрятъ; холодны къ этому, унижаются передъ тмъ, льстятъ богатому и равнодушны въ тому, кто занимаетъ невысокое мсто въ свт. Говорю вамъ, что я видлъ всё это, мистриссь Пенденнисъ! Я не стану называть имёнъ, но я встрчалъ такихъ женщинъ, которыя заставили меня состарться преждевременно — сдлаться столтнимъ старикомъ! Сокъ жизни изсякъ во мн (тутъ мистеръ Филь опорожнилъ полный стаканъ изъ ближайшаго графина). Но если я люблю то, что вашему мужу угодно называть низкимъ обществомъ, это потому, что я видлъ другое общество. Шатался я на знатныхъ вечеринкахъ, танцовалъ на аристократическихъ балахъ. Видалъ я матерей, которыя сами подводятъ дочерей къ дряхлымъ развратникамъ и готовы пожертвовать ихъ невинностью для богатства и титула. Атмосфера этихъ вжливыхъ гостиныхъ душитъ меня. Я не могу преклонять колнъ передъ отвратительнымъ маммоной. Я хожу въ толп такъ одиноко, какъ въ пустын; и тогда только вздохну свободно, пока табакъ не прочиститъ воздухъ около меня. Мужъ же вашъ (онъ разумлъ писателя этихъ мемуаровъ) не можетъ преодолть себя; онъ свтскій человкъ; онъ отъ земли, земной. Если какой-нибудь герцогъ пригласитъ его обдать завтра, паразитъ признается, что онъ пойдётъ. Предоставьте мн, друзья мои, мою свободу, моихъ грубыхъ товарищей въ ихъ будничныхъ платьяхъ. Я не слышу такой лжи и такой лести отъ тхъ, кто куритъ трубки, какія вырывались у людей въ блыхъ галстухахъ, когда я бывалъ въ свт.

И онъ срывалъ съ себя галстухъ, какъ-будто одна мысль о свтскихъ приличіяхъ душила его.

Это, разумется, было на послдней ступени его карьеры; но я выбираю изъ его біографіи всё, что можетъ дать наиболе лучшее понятіе о характер моего друга. Въ то время — онъ теперь за границей и, кром того если его собственный портретъ бросится ему въ глаза, я увренъ, что онъ его не узнаетъ — мистеръ Филиппъ въ нкоторыхъ вещахъ былъ упрямъ какъ осёлъ, а въ другихъ слабъ какъ женщина. Онъ былъ чувствителенъ, какъ ребёнокъ, ко всему нжному, безпомощному, милому или патетическому; а къ обману онъ питалъ сильнйшее презрніе, гд бы ни находилъ его. У него было много добрыхъ намреній, которыя часто колебались и рдко приводились въ исполненіе. У него было множество дурныхъ привычекъ, корень которыхъ, вы знаете, лность, говорятъ. Многимъ изъ этихъ дурныхъ наклонностей онъ потакалъ, и хотя кричалъ: «виноватъ, гршенъ я» очень откровенно, когда его обвиняли въ грхахъ, преступникъ очень часто гршилъ снова посл того, какъ общалъ исправиться. Онъ хотлъ непремнно добиться до того, чего ему хотлось. Чего онъ не любилъ, того уже онъ не длалъ. Онъ любилъ хорошіе обды, хорошее вино, хорошихъ лошадей, хорошее платье, любилъ проводить ночи въ пирушкахъ, и всми этими удобствами жизни (или какими-либо другими, о которыхъ онъ воображалъ, или которыя были у него подъ-рукой) имъ пользовался совершенно свободно. Онъ ненавидлъ лицемріе. Онъ говорилъ всё, что приходило ему на мысль о предметахъ и о людяхъ, и разумется, часто ошибался и часто поддавался предубжденію, и часто возбуждалъ крики негодованія или недоброжелательный шопотъ ненависти своимъ свободнымъ способомъ выраженія. Онъ врилъ всему, что ему говорили, до-тхъ-поръ, пока сообщавшій ему сведніе не обманулъ его раза два, посл чего имъ не хотлъ врить ничему. И вы увидите, чти его пылкое легковріе было также нелпо, какъ и послдующее упорство въ недовріи. Мой милый, юный другъ, самая полезная дорога въ жизни — средняя. Не врьте вполн никому, потому-что васъ могутъ обмануть, но и не показывайте полнаго недоврія, потому-что это нелестно для вашего друга. Чорная краска не очень черна; а блая bon Dieu! какая же краска можетъ долго оставаться блою въ нашемъ климат? Если Филиппъ потакалъ своимъ прихотямъ, я полагаю, что и другіе также любятъ потакать себ, и кром того, знаете, ваши безукоризненные герои давно уже вышли изъ моды. Быть молодымъ, красивымъ собою, здоровымъ, голоднымъ по три раза въ день, имть денегъ вдоволь, способность быстро засыпать и ничего не длать — всё это, конечно, весьма опасныя искушенія для мущины; но мн кажется и знаю такихъ, которые не прочь бы подвергнуться опасностямъ этого искушенія. Положимъ, что бываютъ праздники, но разв не бываетъ также и будничныхъ дней? Положимъ, сегодня праздникъ; но не могутъ ли завтра явиться слёзы и раскаяніе? Такія времена ожидаютъ мистера Филя и поэтому пусть его отдыхаетъ и наслаждается главы дв.

Это время, это весёлое время Брандоно, устрицъ, лности, куренія, псенъ по ночамъ и содовой воды по утрамъ, на головы одинокаго и холостого — это правда, но за то беззаботнаго; это время, когда денегъ было вдоволь, когда сегодня было весело, а о завтра не думалось, это время часто вспоминалось Филиппомъ впослдствіи. Мистеръ Филь не очень восторженно смотрлъ на жизнь. Плоды міра сего, которые онъ вкушалъ съ тайнымъ наслажденіемъ, я долженъ признаться, были самые обыкновенные, садовые, а честолюбіе лнтяя не заходило дале возможности гулять по солнечной сторон сада, насться до-сыта, а потомъ спокойно отдыхать въ бесдк изъ виноградныхъ лозъ. Зачмъ родители матери Филя оставили ей тридцать тысячъ фунтовъ? Конечно, многіе были бы рады сдлать столько же для дтей своихъ; но если бы у меня было десять человкъ дтей, я оставилъ бы каждому изъ нихъ или по сту тысячъ, или одинъ насущный хлбъ.

— Люди созданы работать или лниться, утверждалъ Филиппъ съ своей обыкновенной энергіей выраженія. — Когда индійскій воинъ идётъ на охоту, онъ трезвъ, дятеленъ, неутомимъ; никакія опасности не устрашаютъ его и никакіе труды не утомляютъ. Онъ терпитъ зимній холодъ; онъ спитъ на лсныхъ листьяхъ; онъ питается кореньями или добычею своей стрлы. Когда онъ возвращается въ свою деревню, имъ надается до пресыщенія; онъ спитъ можетъ быть до чрезмрности. Когда дичь съдена, а огненная вода выпита, опять онъ выступаетъ въ пустыню; онъ лазить ловче двуутробки; онъ душитъ медвдя. Я индецъ; этотъ клубъ мой вигвамъ. Барбара, моя жена, принеси мн устрицъ, кружку пнящагося чорнаго пива блднолицыхъ, или я повшу твой черепъ съ волосами на шест въ моей палатк.

И Барбара, добрая, старая служанка въ этой таверн бандитовъ отвтитъ, бывало:

— Какія вы пустяки болтаете, мистеръ Филиппъ!

Гд теперь эта таверна? гд вс весёлые люди, собиравшіеся тамъ? Вывска снята, псня безмолвствуетъ, трубки разбиты и пепелъ разсялся по втру,

Еще нсколько поболтаемъ о весёлыхъ дняхъ Филиппа — и довольно. Онъ былъ принятъ въ адвокаты и на ужин, которымъ онъ праздновалъ своё вступленіе въ адвокатуру, собралось насъ человкъ двнадцать его старшихъ и младшихъ друзей. Квартира въ Пергаментской улиц была вся предоставлена ему въ этотъ день. Мистеръ Ван-Джонъ, кажется, ухалъ куда-то далеко на охоту, но мистеръ Кассиди былъ съ нами и многіе знакомыя Филиппа, школьные, свтскіе и университетскіе. Былъ отецъ Филиппа, и дядя Филиппа Туисденъ, и я, уважаемый и почтенный старшій его товарищъ въ школ, и другія изъ нашего бывшаго училища.

Вина были изъ погреба доктора Фирмина. Слуги его служили гостямъ. Отецъ и сынъ любили пышное гостепріимство, и относительно комфорта, пиръ Филиппа былъ богатый.

— Ужинъ, я люблю ужинъ больше всего! и для того, чтобы насладиться вашимъ ужиномъ, я сълъ за обдомъ только кусочекъ баранины! закричалъ мистеръ Туисденъ, встрчая Филиппа.

Мы нашли ого, пріхавъ изъ Темпля, гд Филиппъ обдалъ въ зал коллегіи, въ парик и мантіи, съ другими членами этой коллегіи, уже въ квартир Филиппа и кушающаго десертъ молодого адвоката.