Собрание сочинений в 2-х томах. Т.I : Стиховорения и поэмы
вернуться

Несмелов Арсений Иванович
Шрифт:

ТУМАН («Глухое «у-у» закинуто протяжной…») [178]

Глухое «у-у» закинуто протяжной Сиреной невидимки-маяка, И тяжело своей холстиной влажной Повис тяжелый парус моряка. Вершин расплывчатые очертанья, Долин дымящиеся закрома, Где спрятаны в скалистые гортани Печами обогретые дома. Где женщина, поджаривая рыбу, Смеется, к гостю повернув лицо, Где ночь, ворча, приваливает глыбу Тумана на дощатое крыльцо. За мглою — мгла! Сквозь острые проколы, Распластаны на замшевый экран (Подобие кровоточащих ран!), Огней разбрызганные ореолы… Туман, Туман, Туман…

178

Туман («Глухое “у-у”закинуто протяжной…»). Р (вырезка с пометкой «1928», номер не установлен).

ГОЛУБАЯ КНЯЖНА («В отеле, где пьяный джесс…») [179]

В отеле, где пьяный джесс Сгибает танцоров в дуги, Еще говорят прэнсесс В крахмальных сорочках слуги. И старенький генерал (О, как он еще не помер) Рассказывать про Урал Стучится в соседний номер. И пища еще нежна, И вина сверкают, пенясь. И маленькая княжна, Как прежде, играет в теннис. Но близит уже судьба Простой и вульгарный финиш, Когда ты из Чосен-банк Последнюю сотню вынешь. И жалко нахмуришь бровь На радость своих соседок… К чему голубая кровь И с Рюриком общий предок? Для многих теперь стезя Едва ли сулит удачу. Мне тоже в Москву нельзя, Однако же я не плачу! Но вы — вы ведь так нежны Для нашей тоски и муки, У вас, голубой княжны, Как тонкие стебли — руки. И львы с твоего герба Не бросятся на защиту, Когда отшвырнет судьба Последнюю карту битой. И ужас подходит вплоть, Как браунинг: миг и выстрел… А впрочем, чего молоть: Сосед-то — любезный мистер!

179

Голубая княжна («В отеле, где пьяный джесс…»). Автограф (архив И.А. Якушева). Прижизненная публикация неизвестна. Впервые — «Рубеж» (1995, № 2). Джесс— т. е. джаз. Прэнсесс(фр.) — т. е. княжна. Чосен-банк— большой банк в Харбине. «И с Рюриком общий предок…»— т. е. род княжны восходит к Рюриковичам. Со смертью царя Федора Иоанновича (1598) династия Рюриковичей прекратилась, но отдельные княжеские фамилии продолжали существовать и до нашего времени; всего сохранившихся родов Рюриковичей насчитывается до четырехсот.

«У причалов остроухий пинчер…» [180]

У причалов остроухий пинчер Водит нынче тоненькую мисс. Англичаночка, не осрамитесь, Не для шкуны же папаша вынянчил! Рыжий боцман выплюнул табак, Рыжий боцман подмигнул подвахте: «Этакую ежели на бак, Ну-ка, малый, выдержишь характер?» Хохотала праздная корма: «Не матросу сватать недотрогу! Глянь-ка, боцман, чертов доберман, Что ни тумба, поднимает ногу!..» Лучший виски — уайтхорсвиски: Белая лошадь, по-английски.

180

« У причалов остроухий пинчер…». Автограф (архив И.А. Якушева). Прижизненная публикация неизвестна.

ПОЛКОВОЙ ВРАЧ («Умирает ли в тифе лиса…») [181]

Умирает ли в тифе лиса, Погибает ли дрозд от простуды? Не изведает сифилиса Даже кот, похудевший от блуда! Вы — шутник. Папироса во рту, Под большой электрической лампой Отмечаете люэс, ртуть И ломаете горлышки ампул. И на беглую спутанность фраз, На звенящую просьбу вопроса Улыбаетесь: «Даже Эразм — Роттердамский!— Немного без носу!»

181

Полковой врач («Умирает ли в тифе лиса…»). Автограф (архив Якушева). Прижизненная публикация неизвестна.

УЗОРЫ ПАМЯТИ («Я пишу рассказы…») [182]

Я пишу рассказы И стихи в газете, Вы кроите платья В модной мастерской. Прихожу домой я, Пьяный, на рассвете С медленной и серой Утренней тоской. Зверем сон на сердце Тяжело надавит, Оторвет, поднимет И умчит в Москву, И былое снова Пережить заставит, Словно сон недавний, Вставший наяву. Озарен высоким Золотистым светом Белый, загудевший Институтский зал. В золотом мундире Маленьким кадетом Я вхожу и сердцем Погружаюсь в бал. И едва окину Залу первым взглядом, Как уж сердцем выну Из всего и всех Вашу пелерину С классной дамой рядом И глаза, что ярче Васильков в овсе. В сердце вздрогнет жальце, Но не к вам, а всё же Прежде к классной даме Надо подойти. Миг — и мы несемся В застонавшем вальсе, И любовь над нами Облаком летит! Франт в сумском мундире Управляет балом — Ментик и лядунка, Молодец-гусар. Сердце бьется ровно В напряженьи алом… Ластится к перчатке Девичья коса. Па-де-патинером Сменена мазурка. Шепот: «Я устала!» Легкая душа… Снова к классной даме… Шестиклассник Шурка Говорит, что Лара Очень хороша. …Просыпаюсь. Утро. Штора. Свет неверный. Стол и стул похожи На немых химер. Думаю, зевая: «На балах, наверно, Больше не танцуют Па-де-патинер». И на сон далекий Сердце не ответит. Только скрипки плачут Золотой тоской… Я пишу рассказы И стихи в газете, Вы кроите платья В модной мастерской.

182

Узоры памяти («Я пишу рассказы…»). Р. 1929, № 1. «…в сумском мундире» — см. прим. к рассказу «Исповедь убийцы» (т. 2. наст. изд.). Ментик— короткая гусарская куртка со шнурками. Лядунка— сумка для патронов, носимая на перевязи через плечо.

«Льстивый ветер целует в уста…» [183]

Льстивый ветер целует в уста И клянется, и никнет устало, А поселок серебряным стал И серебряной станция стала. Не томи, не таись, не таи: Эти рельсы звенят о разлуке, Закачали деревья свои Безнадежно воздетые руки. И ладонь не тяни же к виску, Злую память назад отодвинь же, — Эта ночь превращает тоску В лунный свет на картинах Куинджи! И душа растворяется в нем, Голубом и неистово белом, И не в дом мы безмолвно идем — В саркофаг, нарисованный мелом.

183

«Льстивый ветер целует в уста…», ЛА. 1939, № 5; вторая часть цикла «Лето». Ранее — Р. 1929, № 2; первая часть «триптиха» под общим заголовком «Ветер разлук»; под № 2 было опубликовано стихотворение «Как в агонии вздрагивает дом…» (вошло в сб. «Без России»), под № 3 — стихотворение «Вышел в запас…» (см. ниже). КуинджиАрхип Иванович (1842–1910) — русский пейзажист.

«Вышел в запас…» [184]

Вышел в запас, — Служба была хлопотлива. Денег припас, Выстроил дом у залива. Скушно, — один… Пел: «Прилети, голубица!» Есть карабин, Чтоб от хунхузов отбиться. Рядом тайга, Тигровый след и кабаний, Лупит вьюга, Как на пустом барабане. Жить ничего: Вдоволь и спирта, и пищи. Встретишь его — Лишь по-разбойничьи свищет. Ссадит в сугроб (Лихо добытчику с сумкой), Целится в лоб Тигровой смертью дум-думкой. Ладит и тот, Черную спину сутуля. В огненный пот Бросит свинцовая пуля. Скажет врагу: «Милый, добей-ка, однако». И на бегу Взвоет о павшем собака. Ночью придет Волчья певучая стая, И заметет К утру пороша густая.

184

«Вышел в запас…». Р. 1929, № 2; третья часть «триптиха» под общим заголовком «Ветер разлук». «Тигровой смертью дум-думкой…»— дум-дум — пули с неполной или надпиленной оболочкой, легко разворачивающиеся или сплющивающиеся в человеческом теле. Причиняли тяжелые ранения. Впервые применены английской армией в англо-бурской войне 1899–1902 годов, позже использовались некоторыми другими армиями. Названы по месту изготовления — предместью г. Калькутты Дум-Дум (правильно Дамдам).

СОН ПРО КОТА-МУРЛЫКУ («Ты любишь кошку, ласковый звереныш…») [185]

У лукоморья дуб зеленый, Златая цепь на дубе том, И днем и ночью кот ученый Всё ходит по цепи кругом.
Ты любишь кошку, ласковый звереныш, Мой белокурый, ясноглазый гном. Смычком любви твою кроватку тронув, Я пронесусь в сознании твоем. Мурлыка спит, поджав седые лапки, Ленив Мурлыка, белолобый кот. Его потешно наряжая в тряпки, Ты слушаешь, как нежно он поет. Приходит сон, как принц золотокудрый, Целует в глазки, говорит: «Пора!» И кот встает, такой большой и мудрый, И охраняет детку до утра. Он больше тигра, только очень ласков, И сторожит он девочкин покой. Он лучше няньки намурлычет сказку И гладит лапкой, как она — рукой. Настанет утро. Нету великана, Но позабыть виденье нелегко. Мурлыка же из твоего стакана Поспешно пьет парное молоко.

185

Сон про Кота-Мурлыку («Ты любишь кошку, ласковый звереныш…»). Р. 1929, № 16.