Собрание сочинений в 2-х томах. Т.I : Стиховорения и поэмы
вернуться

Несмелов Арсений Иванович
Шрифт:

ЛЮБОВЬ («Сильный зверь о любви рычал…») [194]

Сильный зверь о любви рычал Зубы скалившей сильной самке, Нежным именем величал, Брюхом полз, разрывая лямки. Ощетинив хребтов горбы, Мышц звенящий пружиня ластик, — В визге ярости и борьбы Волчья страсть насыщалась страстью. А потом, ослабевший, лег, Весь в истоме большого гула, И волчиха в широкий лоб Благодарно его лизнула. Ибо знала, что не одна Будет рыскать теперь по стужам: Сделать зверя ей власть дана Из лесного бродяги — мужем.

194

Любовь («Сильный зверь о любви рычал…»). Р (вырезка). 1931, номер не установлен.

ЛЮБОВЬ («Любовь — как в пропасть. С кручи от погони…») [195]

Любовь — как в пропасть. С кручи от погони бросается так каторжник с ядром, прикованным к ноге его. И тонет. Любовь — как под сверкнувший эспадрон. Рассечь себя и на себя обрушить, как храм обрушил некогда Самсон, — освободив ликующую душу от оболочки, превращенной в сор.

195

Любовь («Любовь — как в пропасть. С кручи, от погони…»). Р (вырезка). 1931, номер не установлен.

ЯСНОСТЬ («В этой комнате много солнца…») [196]

В этой комнате много солнца… Ранью утренней через щель Золотистые волоконца Зажигают мою постель. Через ставни из всех отверстий Золотая глядит весна. Как улыбка, на рыжей шерсти Одеяла лежит она. Ночью думал о том, об этом, По бумаге пером шурша, И каким-то подземным светом Бледно вспыхивала душа. От табачного дыма горек Вкус во рту. И душа мертва. За окном же — весенний дворик, И над двориком — синева. Зыбь на лужах подобна крупам Бриллиантовым — глаз рябит! И задорно над сердцем глупым Издеваются воробьи.

196

Ясность («В этой комнате много солнца…»). Р (вырезка). 1930–1931 годы, номер не установлен. Последние три строфы («Ночью думал о том, об этом…» и далее) вошли в сборник «Белая флотилия» (Харбин, 1942) как отдельное стихотворение.

ДАВНО ЛИ? («Давно ли в форточку мороз…») [197]

Давно ли в форточку мороз Дышал седым холодным паром И ветер снег лучистый нес По скользким, звонким тротуарам? Гляди — чудесная весна Уже согнала снег и стужу, И, право, каждая жена Как жениха целует мужа. Какой чудеснейший наркоз Нам возвращает бодрость юных? Ведь в каждом сердце — ворох роз И закипающие струны! Жизнь стала снова так легка Не оттого ль, что сняли шубы, Что в руку просится рука, Глаза — в глаза и губы — в губы? Весна над миром ворожит, Лазурью встав над рыжей крышей. Как хорошо, как вкусножить, Когда апрелем сердце дышит!

197

Давно ли? («Давно ли в форточку мороз…»). Р (вырезка, определено по особенностям шрифтов издания). Год и номер не установлены.

НА ТОЙ ПОЛОВИНЕ ЛУНЫ («От той половины Луны…») [198]

От той половины Луны, Которая нам не видна, Исходят жестокие сны, Властители нашего сна. Крича от видений ночных Проснемся и смотрим во мрак, И вот, вспоминая о них, Не можем их вспомнить никак. Я верю: улыбку и шаг, Где радость и воля слышны, Берет караулящий враг, Серебряный житель Луны. Ведет он старательный счет Могущим смеяться и петь, И воля земная течет На лунную гулкую медь. И радости нашей полны Ее водоемы до дна — На той половине Луны, Которая нам не видна.

198

На той половине Луны («От той половины Луны…»). Р. 1931, № 51.

ПОЛДЕНЬ («Золотые искры на коже…») [199]

Золотые искры на коже — Ростопь зноя, июля россыпь. В легких жестах — ласковость кошек, Но без вкрадчивости. Без просьбы. Рыжекудрая. В яри веток — Словно осень в дебюте раннем. Речь поэтова. И поэтому — Успокаивающая. Ранящая. Сад — аквариум. С ряской, с тинкою Мглы зеленой. В ней вы — плотичка. Полдень, затканный паутинками, Стихотворная перекличка.

199

Полдень («Золотые искры на коже…»). Р. 1931, № 52.

КОЛДОВСТВО («Прислушалась — и отложила книгу…») [200]

Прислушалась — и отложила книгу… Но угол пуст, и только тишина, Под чешую которой не проникнуть, Каких-то прежних качеств лишена. И, напряженно ожидая знака, Ты, как струна, подстерегаешь звук: Так чувствует незримое собака, Насторожив глаза свои и слух. И вот оно приблизилось, вздымая Сердцебиенье к горлу… Вспомним миф. Так чувствовала Демона Тамара, Худые руки в муке заломив. Падение в беспомощность… Колодцы Летящих глаз… Надменная душа На черном дне их горлицею бьется… И снова — шаг. Опять — кошачий шаг! И отойти, могущество измерив, Уйти неслышно, не подняв лица, Прошелестеть у застонавшей двери, Встревожить сон овчарки у крыльца. И, источая запах серной гари, Отбросить сердце, рыжее, как меч… Ты говоришь, что колдунов сжигали. Нет, девочка, — незримого не сжечь!

200

Колдовство («Прислушалась — и отложила книгу…»). Р. 1931, № 52.

КОНЧИНА («Карандашом по карте водит…») [201]

Карандашом по карте водит Старик, читая города. Вот точку нужную находит: «Тамбов… теперь еще сюда… Теперь проселочной дорогой, Соседовым березняком, В котором ягод было много И сыроежек… А потом, Потом — паром! А за рекою И дом…» Вдруг лезвием меча Коснулось сердца. «Что такое?» — А смерть глядит из-за плеча. Уже похолодели пальцы, А на груди — в груди? — паук, И гаснет память: встречи, зальце, Глаза, уста и столько рук Протянутых!.. Но смерть сурова, И завтра утром, в час седой: «А генерал-то из шестого Скончался!» — скажет номерной.

201

Кончина («Карандашом по карте водит…»). Р. 1936, № 6. Ранее — ВР. 1931, № 5/6 (под заглавием «Эмигрант»).