Собрание сочинений в 2-х томах. Т.I : Стиховорения и поэмы
вернуться

Несмелов Арсений Иванович
Шрифт:

МЫ СВЯТО ВЕРИМ В ТЕБЯ, РОССИЯ («Христос Воскресе! — Сквозь все тревоги…») [234]

Христос Воскресе! — Сквозь все тревоги И все лишенья — сияет свет, И пусть тернисты еще дороги, Но вере в счастье не скажем: «Нет»! Христос Воскресе! — Года лихие Промчат бесследно и навсегда. Мы вновь увидим поля России И скажем жизни воскресшей: «Да»! Христос Воскресе! — Пусть вьются тучи И ночь над нами мрачна, как бред, Но бодро верим мы в жребий лучший И дням грядущим не скажем: «Нет»! Христос Воскресе! — Из ночи звездной Нам стяг Российский несут года, — Мы невредимо пройдем над бездной И смело скажем надежде: «Да»! Христос Воскресе! — Над темным бредом Советских подлых, проклятых лет — Пройдем мы к русским, святым победам И всем отпавшим ответим: «Нет!» Христос Воскресе! — Лихие, злые Умчат годины, падут года. Мы свято верим в тебя, Россия, Твоей победе гремим мы: «Да»!

234

Мы свято верим в тебя, Россия! («Христос Воскресе! — сквозь…»). ЛА. 1936, № 3.

ПОДВИГ («Обозный люд, ленив и беззаботен…») [235]

Обозный люд, ленив и беззаботен, Разбрелся по халупам и дворам. Всё небо в тучах. Маленький Сахотин В дожде, в ветру… и с ним по временам Гул долетает канонады тяжкий… В оконных рамах дребезжит стекло. А вот штандарт. И у штандарта с шашкой Стоит казак. И шашка — наголо. Но что за крики, что за топот странный, Чужих коней стремительная рысь? К оружию!.. Немецкие уланы В несчастное местечко ворвались! Они неслись, как буревая туча. Кто даст отпор? Победа им легка… Обоз захвачен, и плачевна участь Штандарта беззаботного полка! Ужели враг его святыню отнял? Погибла честь, и рок неумолим? Но в это время забайкальскии сотник С разведки шел. Лишь девять сабель с ним. — За мной, орлята! — Ринулись казаки, — Так в груду тел врезается ядро. И все трофеи, не приняв атаки, Им возвратил немецкий эскадрон. Святой Георгий грудь героя тронул, И белый крестик засиял на ней. Но ктогерой истории моей, Ктоэтот сотник? Атаман Семенов.

235

Подвиг («Обозный люд, ленив и беззаботен…»). ЛA. 1936, № 10. Сахотин— городок на территории Австро-Венгрии (ныне в Словакии), где действительно имело место сражение, описанное Несмеловым. Атаман Семенов — Семенов Григорий Михайлович (1890–1946), атаман Сибирского казачьего войска. В 1917 поднял антисоветское восстание в Забайкалье. Преемник администрации Колчака. В 1945 году захвачен советскими войсками в Маньчжурии и казнен в Москве.

БЕДНОСТИ («Требуй, Бедность, выкупа любого…») [236]

Требуй, Бедность, выкупа любого Из твоих когтей, — Отбирай из самого святого, Что всего святей! Отнимай, как победитель грубый, Всё и навсегда: Приказания твои — как трубы Страшного Суда! Вымогай заимодавцем грозным, Ставь на правежи! Чахлым недугом туберкулезным К койке привяжи! Наклоняй негнущуюся спину, Бей кнутом по ней; Укажи холопство дворянину Голубых кровей! Вкладывай топор тяжеловесный В руки батраку; Шествуй вместе с девушкой чудесной В спальню к старику… Что еще… С покорностью какою К алтарю припасть? Не себя ли собственной рукою Пред тобой закласть? О, Богиня, грозным повеленьям Внемлет всё кругом: Пред тобою все мы — на колени И о землю лбом!

236

Бедности («Требуй, Бедность, выкупа любого…»). «Ковчег» (Нью-Йорк, 1942). Для публикации (по автографу) было передано П.П. Балакшиным (1898–1990), находившимся с Несмеловым в переписке в 1936–1937 годах.

ЗА ОКЕАН («Из русской беженки возвысясь…») [237]

Т.А.

Из русской беженки возвысясь До званья гр ажданки чужой, Из русской девушки став миссис, Американкой и женой, Вы всё же, думаю, в полете, В тревоге поисков еще… Ну, как, Тамара, вы живете, Как день восходит и течет? В труде, в тоске, в заботном плене, В любви семейственной, простой, И часто ль душу вдохновенья Сжигает пламень золотой? Уж по-английски, не по-русски Стихи у вас, сказали мне, И вы уже не в скромной блузке, Как я вас помню в Харбине. Но так-то именно и надо, Надменность юности права: Глаза у вас стального взгляда, Стальная ваша синева! Как удивительно — есть люди, Чей лик несешь через года, Но встречи с коими не будет На этом свете никогда. И, неким скованный союзом В просторах сущих и былых, — Молюсь о вас российским музам И песню требую у них! И, если к сердцу эти звуки, Их скрытая, большая высь, Над океаном наши руки В рукопожатии сошлись!

237

За океан («Из русской беженки возвысясь…»). Копия автографа (прислана В. Перелешину П. Балакшиным из США). Прижизненная публикация неизвестна. Адресат стихотворения — поэтесса Тамара Андреева: конце 1920-х она переехала в США, жила в Калифорнии, продолжала печататься в русских изданиях Китая.

«Сегодня я выскажу вам…» [238]

Сегодня я выскажу вам Самые сокровенные мысли, Которые раньше прятал, Как неприличную фотографию Прячет гимназист. Как он, замирая от сладострастия, Отдается ей, запершись в клозете, Так и я вытаскиваю эти слова Из конуры моего одиночества. Послушайте, На чем основано Ваше презрение ко всему, Что не изъявляет желания Гладить вас по шерстке? Вы умны? — Нисколько. Вы талантливы? — Ровно настолько, Чтобы писать стихи, За которые платят По пяти центов за строчку. Пожалуйста, не улыбайтесь! Это не шутка И даже Не желание оскорбить, Это много больнее И называется — истиной. Кроме того, вы блудник: Вы не пропускаете мимо ни одной женщины Без того, чтобы не сказать ей глазами, Что всегда готовы к прелюбодеянию, Как револьвер к выстрелу. Малейшая неудача Приводит вас в отчаяние, Но подлинное несчастье Не ощущается вами, Как землетрясение не ощущается клопом. И все-таки, Человек высоких вдохновений, Я испытываю к вам Родственную — наикрепчайшую! — любовь, Которая мучит меня, Как мучит порядочного человека Связь с недостойной женщиной. Да, вероятно, Я когда-нибудь убью вас, Как добродетельная жена Убивает мужа, Изменившего ей с проституткой. И что же, Ваше внимательное и любезное лицо, Лицо сорокалетнего мужчины, Продолжает улыбаться? Вы слушаете меня, Как слушают старую, надоевшую жену, Как институтские глупости Некрасивой женщины! Я отклоняю дверцу зеркального шкафа. Ибо, если невозможен развод, Лучше уметь Не замечать друг друга. Отправляйтесь жить своею жизнью, Как я живу своею. До новой встречи в уличающей плоскости Первого зеркала!

238

«Сегодня я выскажу вам…». Машинопись с правкой от руки (послало Несмеловым в Сан-Франциско П.П. Балакшину для альм. «Земля Колумба»). Прижизненная публикация неизвестна. В сохранившейся переписке Несмелова с Балакшиным не упоминается. Условно может датироваться 1936–1937 годами. По всей видимости, это единственное сохранившееся стихотворение Несмелова, написанное верлибром. В машинописи после девятой строфы еще одна, перечеркнутая от руки:

Да, Одновременно Я испытываю к вам Отвращение и любовь, И, чтобы истребить ее, Я буду вынужден когда-нибудь Уничтожить вас.

ПИСЬМО («Листик, вырванный из тетрадки…») [239]

Листик, вырванный из тетрадки, В самодельном конверте сером, Но от весточки этой краткой Веет бодростью и весельем. В твердых буквах, в чернилах рыжих, По канве разлиновки детской, Мысль свою не писал, а выжег Мой приятель, поэт советский: «День встает, напряжен и меток, Жизнь напориста и резва, Впрочем, в смысле свиных котлеток Нас счастливыми не назвать. Всё же, если и все мы тощи, На стерляжьем пуху пальто, Легче жилистые наши мощи Ветру жизни носить зато!..» Перечтешь и, с душою сверив, Вздрогнешь, как от дурного сна: Что, коль в этом гнилом конверте, Боже, подлинная весна? Что тогда? Тяжелей и горше Не срываются с якорей. Злая смерть, налети, как коршун, Но скорее, скорей… Скорей!

239

Письмо («Листик, вырванный из тетрадки…»). Копия автографа (архив П. Балакшина). Прижизненная публикация неизвестна. Судя по письмам А. Несмелова П. Балакшину, которому было послано это стихотворение, он опасался его публикации и просил напечатать под малоизвестным псевдонимом «Арсений Бибиков».

«Ходил поэт и думал: я хороший…» [240]

Ходил поэт и думал: я хороший, Талантливый, большой, меня бы им беречь! И хлюпал по воде разорванной калошей И жался в плащ углами острых плеч. Глаза слезят от голода и яда, В клыках зубов чернеет яма рта. Уже вокруг колючая ограда И позади последняя черта. И умер он, беззлобный и беспутный, Ночных теней веселым пастухом. Друзья ночей, воры и проститутки, Не загрустят о спутнике ночном. Лишь море в мол из розового мрака Плеснет волны заголубевший лед Да мокрая бездомная собака Овоет смерть собачью и уйдет.

240

«Ходил поэт и думал: я хороший…». Копия автографа (архив П. Балакшина). Прижизненная публикация неизвестна.

ТЕНЬ («Весь выцветший, весь выгоревший. В этот…») [241]

Весь выцветший, весь выгоревший. В этот Весенний день на призрака похож, На призрака, что перманентно вхож К избравшим отвращение, как метод, Как линию, — наикратчайший путь Ухода из действительности, — тело Он просквозил в кипевшую толпу, И та от тени этой потускнела. Он рифмовал, как школьник. Исключенья Из правил позабытого значенья, И, как через бумагу транспарант, Костяк его сквозил сквозь призрак тела, И над толпой затихшей шелестело Пугливое: российский эмигрант.

241

Тень («Весь выцветший, весь выгоревший. В этом…»). Копия автографа (архив П. Балакшина). Прижизненная публикация неизвестна.