И действительно, через полчаса они с Лимоном уже сидели в самом углу, на небольшом возвышении, рядом с музыкальным ящиком, который тихо наигрывал восточные мелодии. Поначалу остальные посетители косились на рванье, в котором наши друзья заявились в фешенебельный кабак, а потом, видно, решили, что это два труженика богемы выпендриваются с жиру.

Официант в халате и квадратной шапочке с поклонами расставил на столе расписные тонкие блюда с острыми овощами, какими-то лиловыми щупальцами, кусочками пряной рыбы, соусами и прочими экзотами. Лимон таращился на это великолепие, потирал нос и сопел. Наконец официант принес кувшин для омовения рук, тазик и пару полотенец с иероглифами.

— А где… это? — забеспокоился Лимон, макая руки прямо в тазик.

Тут вышел второй официант с высоким фарфоровым сосудом и пиалами на подносе. Рубиновое вино он плеснул на самое донышко пиал и благоговейно поставил перед гостями.

— Нормально, — сказал Лимон, попробовав. — Оставь, милок. А теперь скажи, как по-китайски «ваше здоровье»?

— Понятия не имею, — пожал плечами виночерпий. — Я из Кустаная.

— А вино откуда?

— Понятия не имею… Из Греции, кажется. Приятного аппетита, любезные господа!

— Вот так всегда, — огорчился Лимон. — С виду — фирма, а поскребешь ногтем — фигня самодельная. Ладно, Костя, будем здоровы и богаты! За твои успехи…

И лишь после того, как они плотно покушали и успели ополовинить сосуд, Лимон потребовал:

— Рассказывай.

И Зотов все рассказал. Почти все. Умолчал только о банке мозгов.

— Рад за тебя, — сказал Лимон. — Считай, из дерьма вынырнул… Десять тысяч баков в год! С ума сойти… А я-то, грешный, хотел было предложить одно дельце. Вонючее, правда, дельце, но заработать можно изрядно. Так что придется мне самому… нюхать. А вообще, интересно, как ты себя чувствуешь после таких метаморфоз?

Зотов подумал и вздохнул:

— Плохо чувствую, Лимончик… Как девушка после первой брачной ночи. Больно, противно, стыдно, но есть надежда, что когда-нибудь привыкнет. Ведь говорили же бедной девушке умные подружки, что это еще и приятно…

— Сучья жизнь, — сказал Лимон. — Сучья страна… Эх, заправить бы сейчас ленту, да как крутануть на турели, да ка-ак вмазать!

— Кому? — устало усмехнулся Зотов.

— Всем, — убежденно сказал Лимон и огляделся. — Каждому! Ты, помнишь, какой я был? Ну, тогда, в клубе афганцев, где мы познакомились? Тонкий, звонкий и прозрачный… Нецелованный. От и до в Афгане прошарашил, насмотрелся, сам понимаешь… А ведь не спекся! Стишки, мать твою, писать пробовал! Даже после всего… Ах, Рильке, ах, Борхерт! Веришь, все о Гюнтере Айхе собирал — почти все его книжки достал. Это в те годы… Тоска, брат!

Долго молчали. Потом отмякли душами. Еще кувшинчик спросили. Тонких черных сигарок покурили. И шлюшек отвадили, которых, несмотря на предупреждение Зотова, к ним все-таки направил метр. И стражу в дверях денежку отвалили.

Оглянулся Лимон на веселые огоньки, и опять его повело:

— Вернуться бы с «калашником» — и всех!

— Слишком их много, всех-то, — остудил его Зотов. — Да и не они виноваты.

— А кто? — закричал на всю Сретенку Лимон. — Покажи мне, кто персонально. Я его без «калашника», голыми руками…

Зотов ничего не ответил, но вспомнил отчего-то Вадика Веревкина и Жигайлова. Кому он сегодня утром жаловался, что рано сдали «калашники»? Жигайлову…

В переулке за углом, на свету, их караулили. Скорей всего, официант из ресторана и навел на богатых гостей. Лимону тут же порезали рукав — подвела его реакция после греческого напитка. Зотов же успел свой волшебный пояс с цепью над головой раскрутить. Стайка волков ночи не отступила, а только перестроилась.

И неизвестно, чем бы все кончилось, но вбежал в круг какой-то молодой человек в кожаном жилете на голом торсе и пошел косить… Через минуту грабители валялись на тротуаре, а молодой человек, пряча в задний карман кастет, сказал Зотову:

— Чувствую, шеф, с вами скучать не придется. Меня, Константин Петрович, Рудиком зовут. Извините, что не сразу подоспел. Домой отвезти или будете ночевать у господина Кисляева?

— У господина Кисляева! — тут же влез Лимон. — Ты, Рудик, лучше нам бутылочку спроворь, раз такой шустрый паренек. В честь, так сказать, чудесного избавления!

Рудик выжидательно посмотрел на Зотова.

— Если не трудно, — смущенно сказал Зотов. — Действительно… Завтра же суббота.

— Есть! — сказал Рудик. — Идите потихоньку, а я догоню.

Уже у дома Лимона Зотов вдруг стукнул себя ладонью по лбу:

— Слушай, Жорка, ведь с этим Рудиком мы сегодня виделись. Утром, на автостоянке. Важный такой, в «кадиллаке». И я этот «кадиллак» к боксу отгонял. Ну, дела…

— Кто был ничем, тот станет всем, — прокомментировал Лимон. — Правильно пели в вашем партийном гимне.

Тут и Рудик неслышно возник. И протянул пакет, в котором что-то тонко звякнуло.

— Одна звенеть не будет! — возликовал Лимон. — Айда ко мне, юный друг Рудик, — воздадим тебе хвалы и песнопения!