В двадцатых числах февраля 1917 года на петроградских улицах неожиданно стало неспокойно. Впрочем, серьезного значения происходящему никто поначалу не придал. Поговаривали, будто бы из-за снежных заносов на железной дороге возникли перебои в движении поездов. Это, в свою очередь, привело к задержкам в снабжении хлебом, дровами и углем. В лавки выстроились длинные очереди. Ничего особенного — ситуация скоро выправится. Офицеры обсудили в полковом собрании тему происходящего на столичных улицах ровно одну минуту и перешли к другим, на их взгляд, более важным.

Занятия в полковой учебной команде шли своим чередом. Однако каждое утро по дороге на службу Земцов наблюдал большие скопления людей отчего-то не у лавок, а уже на перекрестках улиц и проспектов. Вроде бы в городе снова начали появляться и хлеб, и топливо, а народ все не расходился.

«Им что, на работу и службу не надо?», — идя быстрым шагом по Загородному проспекту, недоумевал поручик Земцов, краем глаза окинув большую толпу на углу Бородинской улицы. Впрочем, он тут же забыл о собравшихся — впереди предстоял целый день, насыщенный занятиями с солдатами.

Между тем манифестанты вскоре сами напомнили о себе. Стихийные демонстрации в городе разрастались. Начали появляться политические лозунги. В один из последующих дней поручик Земцов был послан в оцепление вместе с полуротой Семеновского запасного полка. Фельдфебель Коломейцев выстроил на плацу солдат в полной караульной амуниции. Маршем двинулись по Гороховой в сторону Адмиралтейства. Свернули на Садовую, оттуда вышли на Невский. Был получен приказ: оцепить район, прилегающий к Гостиному двору. Земцов разомкнул на шаг подчиненных ему солдат полуроты. На другой стороне улицы раздавался зычный голос Федота Коломейцева — фельдфебель обходил выстроившихся с винтовками наперевес новобранцев. Фланирующая мимо разношерстная публика с любопытством смотрела на экзерциции военных, проявляя скорее любопытство, нежели агрессию. К Земцову подошли несколько штатских. Один из них любезно снял шляпу с головы в знак приветствия. Поручик приложил руку к козырьку фуражки.

— Позвольте полюбопытствовать, а что здесь, собственно, происходит? — прозвучал вопрос.

Земцов вежливо и сдержанно отвечал, что район закрыт, и попросил публику разойтись. Жители недоуменно пожали плечами и отправились восвояси.

В следующий раз, когда они стояли в оцеплении в другом районе столичного центра, толпы манифестантов отчего-то оказались у семеновцев за спинами.

— Откуда они, братцы? — услышал Земцов недоуменный голос молодого солдатика рядом с собой.

— Странно, — озадаченно проговорил другой, постарше, — с той стороны в оцеплении вроде волынцы с преображенцами стояли…

— А я еще от литовцев и егерей роты видал, пока сюда шли… — протянул кто-то третий.

Между тем толпа, в которой замелькали персонажи с красными бантами, начала напирать, делая попытки просочиться сквозь цепь солдат.

— Слушай! — подал общую команду Земцов. — Кругом! Пять шагов назад!

Солдаты, сохраняя строй, исправно и четко выполнили распоряжение, выбрав интервал и не позволив толпе смешаться с их рядами.

— Господин офицер! Господин офицер! — неожиданно заслышал Земцов якобы суетливые голоса вокруг себя и увидел, как его быстро обступают, заслоняя от солдат, какие-то типы в коротких пальто, как по команде вынырнувшие из близлежащей подворотни.

— Винтовки на руку! Заряжай! — это, увидев, что поручика окружили подозрительные личности, не растерялся фельдфебель Коломейцев. И, убедившись, что вокруг него исправно заклацали затворами семеновцы, тут же решительным шагом двинулся к своему командиру. Типов в коротких пальто сразу как ветром сдуло.

Толпа остановилась, как будто покачалась в нерешительности в метре от солдатских штыков, а затем быстро растворилась в близлежащих переулках.

— Нам только девятьсот пятого года сейчас не хватает, — обеспокоенно говорил Федот Коломейцев вечером в казарме, кода они с Земцовым остались в караульном помещении наедине.

— Знакомая тактика? — посмотрел на Коломейцева поручик, имея в виду сегодняшний инцидент с субъектами из подворотни.

— Да, — моментально отозвался сразу же понявший, о ком идет речь, фельдфебель.

И добавил после некоторого молчания:

— Эх, был бы здесь наш настоящий полк…

— Вся гвардия на фронте. В Петрограде только запасные, — развел руками Земцов.

— То-то и оно… Ну, ваше благородие, будем надеяться, Господь убережет…

На следующий день, 27 февраля, Земцов и Ольга вышли из своей квартиры на Загородном и направились в сторону Владимирского. Ночью в городе были слышны одиночные выстрелы. Поэтому утром поручик решил проводить жену в госпиталь на Литейный. Утром все еще было спокойно, даже городовые до Владимирского собора стояли на своих местах. Земцовы пересекли относительно немноголюдный Невский. Правда, дальше по ходу их движения между улицами Жуковского и Бассейной на тротуарах толпилось много рабочих. Земцов опять заметил красные банты на одежде горожан, а из-за поясов нескольких гражданских практически в открытую торчали рукоятки револьверов. Бледный городовой проводил их тревожным взглядом и, перейдя на противоположную сторону проспекта, зашагал в обратном от собравшихся направлении. От опытного взгляда поручика не укрылось, что кобура на боку у городового пуста. Они прибавили с Ольгой шагу. Когда уже почти подходили к дому, в котором располагался госпиталь, им навстречу вышли несколько оживленно жестикулировавших солдат без винтовок в сопровождении вислоусого мастерового, который что-то им доказывал, делая перед собой по воздуху рубящие движения собранной лодочкой ладонью. Завидев Земцова, двое солдат тут же привычно козырнули, а третий не только не отдал честь, но вызывающе сплюнул шелухой от семечек на тротуар, провожая встречного офицера откровенно враждебным взглядом.

— Саша, не надо! — вцепилась ему в локоть Ольга, почувствовав, как муж замедляет шаг и разворачивается.

— Я прошу тебя, только не сейчас. — Ольга оказалась перед ним. Такого тревожного выражения ее серо-желтых глаз Земцов не видел еще ни разу в жизни. Он успел заметить, как солдаты с мастеровым, обернувшись на них, быстрым шагом поспешили скрыться в переулке. Лузгавший семечки, надвинув папаху на глаза, заскочил в переулок первым.

Земцов взял жену за руку. И снова она устремила на него необычайно тревожный взгляд.