невидимых диаграмм и таблиц.

Донцов встал. Он не мог говорить сидя. Его смущала скатерть, хрусталь и цветы. Он сделал несколько

больших шагов и сразу почувствовал себя тверже и, не глядя на Ричеля, заговорил в пространство — во

враждебную, настороженную темноту.

— С вашей точки зрения вы правы, мистер Ричель, правы, когда говорите о количестве выплавленного

нами чугуна и ничтожной доле его, приходящейся на душу населения нашего Союза. Я знаю ваши цифры и с

завистью думаю о них Я знаю анализ Коннесвильского кокса и ваши Питсбургские копи, но вы забываете о

наших резервах. Наши копи идут по поверхности земли, мы еще не проникли в недра, мы не израсходовали

тысячной доли наших богатств Вы, один из первых дельцов Америки, имеете представление о русских и России

по книгам ваших соотечественников, по запискам ваших секретарей. Другие ее знают по пьесам Толстого, по

книгам Достоевского, по музыке и танцам и театру, которые идут из России. Но прежней России нет. Прежних

русских нет. Мы вытащили новых людей из гущи, из ста тридцати миллионов. Нет кающихся дворян, нет

камаринских мужиков и темных мастеровых. Впрочем, вы этого не поймете. Ваши секретари дали вам как будто

точные сведения, и вы уверены в нашей слабости. Однако же вы знаете, сколько мы восстановили доменных

печей, вы знаете, как растет выплавка чугуна. Все это вы можете увидеть своими глазами через неделю на

Урале и в Кривом Роге.

Ричель поднял руку и почти беззвучно сказал:

— Кокс.

— Да, вы правы. Уголь. Уголь и железо. Одно цепляется за другое. Кокс.

— Вы восстанавливаете доменные печи, вы тратите кокс на полуфабрикаты и у вас нехватает его на

выработку фабрикатов. Надо реорганизовать, надо совершенно переоборудовать ваши заводы…

— Верно. Поэтому я и говорю сейчас с вами. Не ради же остендских устриц, чорт их возьми, я здесь!

Донцов расстегнул пиджак и вытер выступивший на лбу пот.

— Вы можете нам помочь. С вами мы сделаем три шага вперед, без вас — один. Но мы не погибнем. Я

знаю вашу биографию, Ричель, я знаю, с чего вы начали сорок лет назад. И мне кажется, что вы сохранили

здравый смысл, несмотря на пять долларов чистого барыша в секунду. Я уверен, что вас интересует это дело,

несмотря на ваш безразличный вид.

— Оно меня интересует.

— Конечно, я уверен, что вы много думаете о том, куда поместить несколько сот свободных миллионов.

Поэтому вы схватились за “Франклин” и думаете о раскраске кузова, о люкс-автомобилях для кокоток и богатых

дураков. Вы взяли все у настоящего и у прошлого, но будущего у вас нет. Вот новое дело. Дело будущего. Дайте

нам машины, и мы будем работать не хуже Питсбурга. Я говорю с вами так, потому что вы не банковская акула

с Уолл-Стрит, а настоящий промышленник. Вы захватили железо и уголь обеих Америк, при чем же тут попугаи

и ящерицы, чорт их возьми?

Они были совершенно одни. Лакеи незаметно ушли в ту самую минуту, когда Донцов встал из-за стола.

Ричель сидел неподвижно, еле заметным движением пальцев подтягивая к себе скатерть. Донцов смотрел в

темноту, в тяжелые, непроницаемые драпировки, и в этой темноте, за плечами старика он как бы видел

огромные пространства изрытой шахтами земли, горы каменного угля, гигантские подъемные краны,

спокойное, слегка загибающееся коптящее пламя плавильных печей, подвесные, двигающиеся в воздухе

вагонетки и заводы, дивизии заводов, армии заводов, теснящие железнодорожное полотно. Вчера ночью,

именно такой он видел Бельгию в окне экспресса, пятнадцать лет назад он видел Питсбург — Пиренеи руды,

Альпы, Гималаи чугуна, железа и стали. И все это было в руках усталого, скучающего старика.

— В сущности мы враги, — наконец выговорил Ричель. — Я люблю примеры из библии. Голиаф и

Давид. И вот Давид приходит к Голиафу и говорит: “Сделай мне пращу, и я когда-нибудь убью тебя из этой

пращи”. Вы меня понимаете?

— Какое мне дело до библии? Какое вам дело до библии? Когда вы разорили тысячи людей, когда вы

организовали Всеобщую Металлургическую Компанию, вы не искали примеров в библии. Мне кажется, что я