деловых свиданий, что Ричель совершит прогулку в автомобиле по югу Франции. Газеты воспользовались этим

интервью, чтобы сообщить новые данные биографии Артура Ричеля, сумму подоходного налога, уплаченного

им в прошлом году, и чистый доход Артура Ричеля в год, месяц и секунду.

Блэкбёрд имел совещание с шефом отеля “Клэридж”, выбрал апартамент в бельэтаже для самого Артура

Ричеля и шестнадцать комнат в третьем этаже для сопровождающих Ричеля. Далее он сообщил в гараж, что

вместе с мистером Ричелем на пароходе следуют два автомобиля со штатом шоферов и механиков. И таким

образом, в среду, в шесть часов вечера, собственная машина и шофер доставили Артура Ричеля с вокзала Сен-

Лазар в отель “Клэридж”. Мальчики в красных куртках, расшитых позументами и пуговицами, выстроились в

вестибюле отеля. И шеф встретил Артура Ричеля у входных дверей. Несколько элегантных дам прогуливали

своих собачек на тротуаре у входа в отель именно в тот момент, когда приехал Ричель. Но Ричелю было

шестьдесят шесть лет, он не обратил никакого внимания на дам с собачками и, спрятав нос в шарф, сказал

мистеру Фолл:

— Я схватил насморк в океане.

Он не сказал ни слова больше, и двадцать репортеров в негодовании покинули отель. Фолл предложил им

притти в субботу, между тем, в пятницу утром Артур Ричель должен был выехать в Ниццу.

В среду утром торговое представительство Советского Союза переслало Ивану Андреевичу Донцову

письмо. На четырехугольном продолговатом картоне в левом углу было напечатано “Артур Ричель”. Внизу

круглыми разборчивыми буквами было написано по-английски:

“Дорогой сэр!

Окажите честь позавтракать со мной в четверг в отеле “Клэридж”. А. Р.”

В четверг, в половине первого, Иван Андреевич Донцов и Миша Тэрьян находились еще в Луврском

музее. Они стояли у картины Делакруа “Резня в Хиосе”, и Миша рассказывал о бакинской резне в

восемнадцатом году.

— Иван Андреевич, — вдруг вспомнил Миша Тэрьян, — половина первого. Пора.

Однако Донцов хотел показать Мише портрет республиканского генерала и посла конвента в Мадриде,

написанный художником Гойя в 1796 году.

— Военком! — восклицал Донцов. — Прямо военком!

Они вышли из Лувра в час без четверти. Обоим хотелось пройти пешком под Триумфальной аркой

Карусели и дальше Тюльерийским садом до Елисейских полей. День был душный и теплый, в такой осенний

день Париж запоминается навсегда. Но был поздний час, они сели в такси, и Миша Тэрьян смотрел по сторонам

широко раскрытыми, блестящими глазами и запомнил черный от времени фасад Лувра, зеленый газон и

розовый, как бы живой, мрамор арки короля Людовика. Донцов хвалил камень, из которого строился Париж.

“Вот камень, с годами все крепче и чернее. Крупный камень, потому и дома скоро строятся. Затем обрати

внимание — леса легкие, тонкие, как спички. Все дело в подъемнике”.

Железный подъемник медленно ворочался на крыше строящегося дома, подтягивал и двигал в воздухе

обтесанные белые, как пиленый сахар, каменные глыбы. Донцов и Тэрьян следили за подъемником, но такси

повернул на набережную, и они поехали вдоль тихого течения глубокой и медленной реки. Чистенький, новый

буксир тащил широкую, белую баржу. На корме баржи — домик, каюта, похожая на деревенский домик.

Человек в длинной, до колен, блузе поливал цветы, и тут же дети играли с собакой. Тучи автомобилей двигались

по обоим берегам реки, и оттого еще удивительнее казались деревенский французский домик и деревенская

идиллическая жизнь на барже. Колонна машин повернула на площадь Согласия, и здесь машины разбежались,

рассеялись в разные стороны, огибая обелиск и фонтаны. Но автомобиль, в котором ехали Донцов и Тэрьян,

втиснулся в новую колонну машин и покатился по Елисейским полям. Широкая асфальтовая полоса улицы

походила на застывший морской канал. Зелеными берегами подступали скверы к самому асфальту, и тротуары

походили на набережную. Этот асфальтовый канал точно прогибался под тяжестью тысяч машин, и только в

самом конце дуга улицы выпрямлялась и поднималась вверх. Здесь Елисейские поля завершала серая