Стихотворения и поэмы
вернуться

Сосюра Владимир Николаевич
Шрифт:

39. ДНЕПРЭЛЬСТАН

Цветет родная Украина. Где в берег бьет волна, звонка, где Днепр гремит, кипит пучина, уже поставила турбины рабочих мощная рука. Пороги, стены, башни, краны… И вот над грохотом реки встают динамо-великаны и золотые, неустанно, мчат за стеклом маховики. Колесный гул, шагов лавину кто разогнал? Какой титан? Могучим током Украину, ломая прошлого плотину, ведет в Коммуну Днепрэльстан. И день, и ритм, и дали в дыме — бодры шаги и песен зов… Гул городов… Вдали над ними сквозными арками цветными играет кружево мостов. Как будто зарево пылает — ширь неба красками полна: то беспрестанно и без края земля родная разливает из домен море чугуна. Пред кем такие сны предстали в игре мечтаний и огня?.. Подобно струнам, магистрали бегут в лучистом блеске стали, в даль светозарную маня. О, багровейте, туч овалы! Стихии гать подвластна нам. Звон проводов над полем чалым, и там, где банды лютовали,— лететь электропоездам! Теснят вагоны ветер грудью, через мосты — полями мчат. В их окнах радостные люди о том, что есть, о том, что будет, так оживленно говорят! И синей дружною толпою идут рабочие чуть свет. Зовут гудки, как трубы к бою, и трактор властною стопою свой черный оставляет след. Там, где шоссе ведет к долинам, летя приветливо с горы, звучит из окон пианино, а в садике за синим тыном — веселый гомон детворы. Не зря мы гибли в ту годину, в полях пожар клубился злой… Дни стали радужны, былинны — Славутич древний, Украину ты сделал радостной землей! Печаль косы и взор чудесный кому-то снятся так давно… Вишневость губ, и свод небесный, и ввечеру — девичьи песни, и стук акации в окно… Прощальный шум… Об этом чуде смогу ль забыть? Блестит мой штык, в патронах, в лентах наши груди… А за Донцом — в погонах люди, оружья звон, и плач, и крик… Не зря мы гибли в ту годину под крик отчаянный «война!». Как в поле грустная калина, была печальной Украина — навеки счастлива она! Бушуют толпами майданы, нам цель ясна, сомнений нет, гремит и тает шаг чеканный. А города встают — титаны, литое золото побед! Всегда готовы люди к бою. Едва сигнал свой свет взметнет — земля застонет под ногою и даль грозою мировою победоносно полыхнет! Как ясно лица засияли — то синеблузники прошли… Устремлены их взоры в дали, они фундаменты из стали под дом Отчизны подвели. На высоте плакатов кличи. Наш путь — вперед! Наш путь — вперед! Гудки, трамваи, смех девичий… А в клубах — уж таков обычай — рабочий с вечера народ. Мы крепость создали из края: стена к стене, на гати — гать… Прожектор, небо рассекая, в нем золотит аэростаи — им мирный труд оберегать! Желанный день не за горами — еще восстанья ток блеснет! Идут полки. Пылает знамя… Команда грянет над полками — ритмичный шаг ряды качнет. Идут полки. Приказ: «На стражу!» Наш путь — вперед! Наш путь — вперед! За ними танки, пушки наши — как великаны… Силу вражью их грозный строй с земли сотрет! А в небе тихом, безмятежном под утро — звездные рои… Идут полки, и с шумом нежным хлопчатник во поле безбрежном качает локоны свои. Команда будит перегоны, ритмично звякают штыки… Восток окрашен в цвет червонный… На защищенные кордоны глядят с опаскою враги. Идут полки, их путь — без края, за ними тень — как тень от крыл. А Днепрэльстан горит, играя, трудом — простор земного рая он для потомков отворил. А Днепр шумит. Смиряют люди упорство сил слепых в борьбе. Машины дышат полной грудью — нам подарила это чудо стальная воля ВКП. В росе Тарасова могила, вокруг повсюду — сталь, чугун… Спокойно спи, поэт наш милый, над миром крылья распрямила вся мощь республики коммун. И в сталь одет наш край прекрасный, и нам не страшен вражий стан. «Быть иль не быть?» — вопрос напрасный. Течет Славутич — синий, ясный, поет о счастье Днепрэльстан. 1926

40. «Снова я на содовом заводе…»

Снова я на содовом заводе над Донцом сияньем озарен. И гудок печаль свою заводит, в синей дали тонет сонный звон. У мужчин в раздумьях лица буры, разве снилось им во глуби лет: у Миколы-пьяницы Сосюры будет сын известнейший поэт. На курган гляжу в степи ковыльной, там отца дорога не видна, потому что кабаки закрыли и отец мой умер без вина. Мой отец! Отравленным Икаром ты погиб в своем родном краю. Будь ты жив, сейчас я гонораром оплатил бы «горькую» твою. Над Донцом упал я на колени, всё в слезах горит лицо мое… Но молчит земля, сгущая тени, мертвецов она не отдает. Жизнь, ты реешь призраком над нами! Все пути черны — на гати гать… Я иду, а рельсы под ногами о минувшем не хотят молчать. Я пошел за звонами восстанья… Только снилось иногда во сне: …тот Бахмут… весна… в саду гулянье… В белом вся идет она ко мне… Я мечтал о девушке войну всю, взор ее сиял среди огня… А когда я из огня вернулся, вышла замуж девушка моя. Как ребенок, я живу в смятенье, рвет чахотка горло мне и грудь. Бросил бы писать стихотворенья, только бы любовь свою вернуть. А вверху вагончики качает, точно их глотает вышина. В сини даль молчит, полна печали, не вернет мне юности она. Ой, кричат гудки по всей округе: «На работу! Слышите! Пора!» Поженились парни и подруги, и парнями стала детвора. Ну чего хочу я, что пророчу, потерял кого на рудниках?.. Для других сияет месяц ночью, смех звучит на молодых губах. К ним придет акация цветами, и заря протянет им мечи. У меня ж морщины под глазами, и не сплю от кашля я в ночи. На колени б стать в дорожной глине. Только нет… Стесняюсь я людей. Жить нам по партийной дисциплине, жить в борьбе за каждый новый день. Поднимусь над грязью, скукой, пылью. Всё растет и вянет, как цветок. Помню я, как старики твердили: «Для всего свой час, пора и срок». Кто домой идет, а кто на смену, где-нибудь я утону в бою, но ремнем военным неизменно затяну я талию свою. Вновь завода раздается голос, даже неба вздрагивает гать. Скоро я закончу райпартшколу и тогда не буду унывать. <1927>

41. «Смерти не будет творцам!..»

Вас. Эллану

Смерти не будет творцам! Сдвинем ряды — и вперед. Тот, кто сгорел до конца, вечно в поход нас ведет. В бури и в грозы, на бой! Через плечо патронташ. Голубоглазый такой, друг и товарищ ты наш! Юным с тобой по пути, мы — Революции гнев! Весело вместе идти. Не было смерти и нет! Слышно фанфары вдали. Золото солнца горит. Музыку в глуби земли эхо шагов — повторит. Взгляд твой и мысль — будто нож, в памяти — море огней… Ты перед нами встаешь в кожаной куртке своей. Песнею — сердце в полет, взоры — в скопление масс. Руки простер ты вперед, кличешь с улыбкою нас. Бурное море — не штиль — туго колышет ряды. Светлое имя «Василь» вковано в наши труды. Смерти не ведать творцам! Сдвинем ряды — и вперед. Тот, кто сгорел до конца, вечно в поход нас ведет! <1927>

42. «Занавесила хмарь поднебесье…»

Занавесила хмарь поднебесье, дождик льется на крыши села… Как сложить бы такую мне песню, чтоб правдивой была? Ритмы скорбные мне надоели, ой вы, степи, леса! Как мне струны настроить, чтоб пели в них иные совсем голоса?.. Вербы сонные… нежности слово… Синий месяц на зеркале вод… Там гудки заливаются снова — отозвался завод. Не пойду я по стежке до тына и не гляну я в сторону ту, где под ветром склонилась калина, о былом затаивши мечту… Что-то шепчет… Довольно печали. Будут песни другие, не те. Золотинки в глазах заблистали — сердце отдал я нашей мечте. Ветер вьется и мечется в поле. Больше, песня моя, не рыдай. Украина, родная до боли, заревой революции край! <1927>

43. МАТЬ

Вражьей крови засохло пятно там, где рельсы сверкают тугие. Я ушел от них в город давно, чтоб Коммуны воспеть индустрию. Там, где красных вагонов змея, возле хаты, у низкого тына встанет смуглая мама моя — будет ждать возвращения сына. Вся покорность она и печаль… Над чугункою тучей вороны… А вагоны уносятся вдаль, но меня не везут те вагоны. На глаза наплывает туман… Мама, мама… не плачь, не надо! Твой Володька — Коммуны боян, край донецкий — ему отрада. Зацветут Украина и Русь после дней мировой победы, вот тогда и домой я вернусь — мел долбить на карьере приеду. Будет так, как хотела ты… Но сейчас не зови… впустую… Время красные мечет цветы в мою душу, как луч, золотую… Не до яблонь, озер и плетня… И девчат, что поют до рассвета! Мать другая теперь у меня, — Революция… целого света! <1927>

44. СОНЕТ

Люблю тебя, пора переходная, за сумрак твой, за твой слепящий свет, за шум толпы, за речи, где, играя, так властно «да!», так непокорно «нет!». Но и Грядущего страна родная влечет меня: ей верен я, поэт… О ней со звездами я рассуждаю, когда весь мир вечерним сном одет. Жизнь! Я тебе любовь несу, пылая; на муравье и на цветке — твой след… Когда умру, вольюсь ли, как желаю, в могучий океан я, твой поэт? О, даль моя! О, горизонт без края, в вечерний час беседа огневая!.. 1927

45. ПЕСНЯ («Комсомолец уезжает…»)

Комсомолец уезжает в Красной Армии служить. Сына мама провожает, не дает гармонь тужить. «Защищай же край родимый от непрошеных врагов». Конь железный пышет дымом до высоких облаков. Но от матери в сторонку устремленный взгляд летит. Там, в толпе, стоит девчонка и не смеет подойти. Вдруг… звонок и дыма клочья, зашаталось всё кругом… Промелькнули сини очи, утонули за окном. Конь летит и дым взвивает, вьется вдаль стальная нить. Комсомолец уезжает в Красной Армии служить. 1927

46. «Падают снежинки, тает нежный холод…»

Падают снежинки, тает нежный холод… Падают снежинки на мои следы. И уже сдается, что вокруг не город, а леса да рощи, рощи да пруды. Что это? Не сон ли? Это звон трамвая… Что это? Не сон ли? Загудел авто… Мет, промчался ветер, дерево качая, след в снегу глубокий… Что же это, что? Где же явь, где сон мой? Почернели ветви, а меж ними — солнца на стволах печать… …Шум толпы, как будто в нашей роще ветер, звук шагов счастливый… Время ли скучать?.. В клуб иду… С портрета — добрый взгляд навстречу: «Что ты сделал?» — снова спрашивает он. Что учусь в партшколе, я ему отвечу, что его заветом путь мой озарен. Улыбнется Ленин. Стану я прилежно слушать, что в письме нам говорит ЦК. И как будто лоб мой гладит нежно-нежно теплая, родная Ленина рука. 1927