Стихотворения и поэмы
вернуться

Сосюра Владимир Николаевич
Шрифт:
Опять зеленый мир, и зеркало Ирпени, и звонкий гомон птиц над синею рекой, и вновь, как год назад, подобно белой пене, спокойно облака плывут под синевой. О свежий ветер мой и ветви в буйстве пьяном, я вновь вернулся к вам от гула площадей и уличной толпы. Опавший цвет каштанов уже прибит к земле потоками дождей. Опять меня цветы пьянят, благоухая, ласкает взор мой даль. Такая ширь кругом! Я молодею здесь… И снова песнь слагаю о вербах золотых за голубым окном. И в роще соловей запел, как будто вторя, и всё поет кругом, со мною и во мне, — и в небе облака, и розовые зори, и сердце расцвело, как в сладком полусне. О, пой, душа моя! Пусть сердце отдыхает — ему такие сны безмерно дороги. Пусть снова ветви мне приветливо кивают и милой слышатся знакомые шаги. Зеленый, светлый мир, я вновь тебя приемлю, тону, как звездочка, в бездонности твоей, что сквозь мильоны лет глядит на нашу землю, сливая с звездами мерцание лучей. 1948

217. «Не играй ты мне, друг, на гитаре…»

Не играй ты мне, друг, на гитаре, нежной песней меня не мани! О глазах я грущу не о карих, а о синих, как ясные дни. И пускай моя кровь не клокочет, а поет и томится по ней… Пусть в глазах твоих звездные ночи, — мне же летнее солнце родней. Так не пой же мне песен напрасно. Для чего же бороться с судьбой? Ты, как южная полночь, прекрасна, а она — это день голубой. Не играй для меня на гитаре,— всё равно же, тебе на беду, только в синих глазах, а не в карих я бескрайнее небо найду. 1948

218. «Мария! И синее море…»

Мария! И синее море… Мария! И небо весной… С тобою шумит на просторе вся жизнь золотою волной, как жито колхозное в поле, как домен огни над Донцом… Я сердцем сливаюсь до боли с твоим незабвенным лицом, что солнцем сияет над взгорьем и душу волнует мою, как радость, как жгучее горе… И губы губами я пью… И песня, как птица, взлетает, в далекие мчится края… А сердце одно повторяет: «Мария моя!» 1948

219. ГАННА ИВАНОВНА

Учительницу милую мою я до сих пор с любовью вспоминаю. Она любила школьную семью,— задумчивая, скромная такая! Мы с Ганною Ивановной всегда, как с матерью добрейшей, хоть и строгой, дружили. Даже горькая беда не унижала страхом и тревогой ей душу. Кроткий огонек сиял в ее глазах. Нам отчим домом стал тот малый школьный домик у запруды. Учительницу век я не забуду, я так ее любил и уважал! Приветлива, радушна, нашей воли не сковывала, не бранила нас, но на ее уроках целый класс был точно сад притихший. С нами в поле ходила и учила край родной любить, как солнце, как простор степной; учила знать цветов и трав названья, учила не губить ни гнезд, ни птиц. Вдали играли искорки зарниц, и скошенная рожь цвела сверканьем жемчужных рос… Учительница, друг, мне не забыть тебя, пока живу я! Твой тихий взор опять зажегся вдруг в моей душе. Чудесную, простую, тебя, как мальву, песня сберегла: второю матерью ты для меня была. 1949

220. А. С. ПУШКИНУ

Вздыхает даль холодными валами, и льется синь туда, где свет погас… Он тут ходил, затравлен палачами, под шум морской, в прощанья скорбный час. Завидовал он голубой стихии, любил он непокорную красу могучих волн, бессмертный сын России, — и здесь песок впитал его слезу… Слезу о том, что край его желанный пригнут неволей, что и он в ярме, как сам народ, подобный океану, как сам народ, закованный во тьме. Как гений, всемогущий и крылатый, к нам звал зарю, что видел он во мгле, когда падут оковы и преграды и день настанет на родной земле… О Пушкин мой! В тумане пред глазами твое лицо печальное встает. Да, гений твой вознесся над веками, ведь в нем страданье горькое твое. Любовь к бесправным и любовь к свободе, к ее врагам неугасимый гнев к нам сквозь лихие ветры непогоды донес неповторимый твой напев. И я, поэт, сын смуглый Украины и ученик твой с самых малых лет, твоей душе, бессмертной и орлиной, душою всей шлю звездный свой привет. Ты, как живой, стоишь передо мною, в сиянье весь, как острие меча, целую я край твоего плаща, что ты горячей оросил слезою. 1949

221. ВЛАДИМИРУ МАЯКОВСКОМУ

Ты по сцене шагал — нарастая, шаг мильонов, казалось, звучал. Год был двадцать второй, вот тогда я здесь впервые тебя повстречал и услышал твой голос… Мой Харьков, после боя свободный от пут, восставал из разрухи и жарко посылал нам гудками салют. Ты читал нам, и были мы, юны, все — в тебе, ты был с нами, поэт… Мы сияли, и грозами струны, и любовью и гневом в ответ пели в душах… Слова, пламенея, единили мечты и сердца, и штыков были вражьих сильнее, и любовью святой без конца к нашей Родине светлой, к народу прожигали нам нервы они, словно ток… А в окно с небосвода засмотрелись созвездий огни, освещали простор, чтоб не скользкий был наш будущий путь молодой, слал привет свой тебе, Маяковский, тот далекий огонь золотой… Как любили тебя мы!.. Трубою звал твой голос для новых побед и на бой, и на штурм за собою, тьму пронзая, как будто стилет… Пролетели и годы и сроки… Но доныне мне сердце гнетет смерть твоя, мой гигант кареокий, в тот далекий, тридцатый тот год. Как рыдал я тогда над тобою, что погасла такая судьба и что ненависть пулею злою, словно недруг, сразила тебя, что земля тебя мраком укрыла, что твой голос навеки замрет, что сложил ты орлиные крылья в тот далекий, тридцатый тот год. Да. Не стало тебя. Только струнный в наших душах призыв не утих… Это песни твои, сын Коммуны, всё звучат, и не умер ты в них. Ветер веет над нами, как знамя, в наших жилах шумит твоя кровь… Ты живешь, ты не умер, ты с нами, ибо смерти не знает любовь. 1949

222. «Горы Абхазии дремлют в тумане…»

Горы Абхазии дремлют в тумане. Тихо вокруг — ни души! Ветер платаны качает, как пьяный, в бархатной сонной тиши. Снятся магнолиям встречи, свиданья, зори в огнях янтаря… Шумно могучего моря дыханье, звезды, как очи, горят. Травы покрылись жемчужной росою, радуги вместе слились… Долго кричал пароход над волною… Друг мой далекий, вернись! 1949

223. ДОНЕТЧИНА МОЯ!

Донетчина моя, твоих ветров дыханье я ощущаю вновь, как прежде, как в былом, когда, в лучах зари, цветов благоуханье я так любил встречать над голубым Донцом. Я ощущаю мощь порыва трудового и в голосах степей, и в гомоне лесов, и музыку гудков твоих я слышу снова, Донетчина моя, бессменная любовь! Вон шахты вдалеке… Гляжу на них, гляжу я, и песнь рождается, слетает с губ моих. Пускай снега кругом, но в сердце май бушует, чуть вспомню о тебе, и в сердце — новый стих. И снова молод я, и в радужном свеченье весь мир передо мной, и счастьем полон я; я, как струна, звучу, охваченный волненьем, объятый пламенем, Донетчина моя! Полями я иду и знаю: там, под ними, огромный дивный мир таится в глубине, и дышит, и гремит, и звонами своими еще с ребячьих лет так близок, дорог мне! И, как на крыльях, в глубь подземных коридоров мои мечты опять, вплетаясь в лад строки, летят… Летят туда, где в такт шагам шахтеров качаются, плывут, мерцают огоньки. Донетчина моя, отчизна, мать героев, твоих заводов дым как стяг в моих глазах. Ты сделала меня поэтом в гуле боя, чтоб навсегда тебя прославил я в стихах. Донетчина моя, любимая, родная, тебе все чувства я, всю жизнь отдать готов! И снова, как дитя, к тебе я приникаю, чтобы набраться сил для жизни и трудов. 1949