кухонное полотенце, время от времени утирала глаза. На секунду

остановится будто – и снова заливается перекатистой, колоратурной трелью.

Добряков долго смотрел на нее, забыв про сигарету, и опомнился только

тогда, когда приблизившийся к пальцам пепел обжег руку. Он дернулся,

задавил бычок в пепельнице и рассерженно спросил:

– А чего смешного-то, а?

– Да… я… не над тобой… - никак не могла остановиться Зина.

– А чего тогда? – все еще не понимал он.

– Да я над чудиком над этим… Только представлю, как он пытается

заговорить, только представлю… - Зина уголком полотенца смахнула с лица

297

остатки слез и, понемногу успокоившись, пояснила. – Я ведь видела его в

этом аппарате, я ж тебе говорила. Как тут можно говорить?

– Однако ж пиво хлестать это ему не мешает, сама говорила.

– Хлестал за милую душу! – согласно закивала Зина. – Не морщился и не

закусывал. Не знаю, что ему сломать надо, чтоб он пить перестал… Похоже, такие только в гробу завяжут… Ну так что же он все-таки говорил?

– Да ничего особенного. Тык-мык, туда-сюда, шепелявил, нес лабудень

какую-то.

– Что следователь вывела из этой вашей очной ставки?

– Ну, сказала, что ей понятно мое душевное состояние, но что вины с меня все

равно никто не снимает. Что следствие будет продолжаться…

Он наполнил стопку и выпил один. Зина следом наполнила свою и тоже

выпила.

– Где твой адвокат, в конце концов? – не выдержал Добряков и бухнул

кулаком об стол. Блюдце подскочило, кружочки сервелата повыпрыгивали из

него и шлепнулись на клеенку.

– Ты чего взъерепенился? – налетела на него Зина. – Адвокат только вчера

задание получил! Ишь ведь, деловой какой! Сам накуролесил, и подавай ему

все на блюдечке! Имей выдержку и терпение! Боевой офицер называется!

«И она туда же!» - мелькнуло у него.

– Да пойми ты, - чуть не со слезами он приблизился к Зине, обнял ее и,

уткнув голову в мягкую грудь, зашептал: - Еще один такой визит к ней, и я

всю выдержку потеряю! Понимаешь? Страшно мне становится, как подумаю

о следующем посещении! Хорошо хоть, завтра не надо идти…

298

– Как не надо? – Зина отстранила его от себя. – Почему не надо?

– Да она вот… - он нащупал в кармане рубашки повестку и протянул Зине. –

Она просила завтра тебя прийти. Вот, читай.

Она пробежала глазами повестку, облегченно выдохнула:

– Фу ты, ну ты, лапти гнуты! Так это ж в корне меняет дело!

Добряков поднял на нее удивленные глаза.

– Ну конечно, конечно, - повторила Зина. – Ты что, не понимаешь? Раз она

хочет меня видеть, значит, не целиком против тебя настроена, пытается хоть

какие-нибудь зацепочки найти, чтобы чуть-чуть тебя оправдать. А может, и

сама статью хочет переквалифицировать.

– А она имеет право?

– Она все имеет - и право, и нас с тобой заодно с этим правом, - сострила

Зина.

– А что ты ей скажешь?

– Я пока не знаю, что она спросит. Но уж будь спокоен, не стану, как ты, дрожать. Давай-ка выпьем за это!

Они выпили по третьей, страх понемногу улегся в груди Добрякова, отступил

на время. Он понимал, однако, что хорошо бы подольше поддерживать в себе

достаточный градус алкоголя, чтобы избежать нового приступа отчаяния.

«Хотя бы до завтра, пока она сходит туда, - думал он, опрокидывая

очередную стопку. – А там… там… Она обязательно что-нибудь придумает,

она у меня умница…»

299

Он повел осоловевшими глазами на Зину, которая в этот момент тоже

смотрела на него, облокотившись на стол и опустив голову на ладонь.

– Не надо менжеваться, как ты говоришь, - промямлила она и улыбнулась

пьяно, во весь рот: - Эх, Любимка! Какой же ты трус, однако…

– Это пускай, - отмахнулся Добряков. – Ты лучше скажи, у нас еще есть,

кроме этой? – он показал глазами на полупустую бутылку.

– А как же! – она мотнула головой в сторону холодильника. – Думаешь, я не

предвижу последствий?

За последствия он особенно и не волновался. Он знал, что завтра ему к

следовательше не идти, и рад был оторваться по полной. Но угасающим

сознанием все же ухватился за одну, показавшуюся ему очень важной, мысль.