– Он сказал гадкие слова в адрес моей близкой подруги.

Рюмин тихонечко, пискляво прыснул, но опомнился и удержался от смеха.

291

Добряков метнул на него взгляд и почему-то подумал: «Интересно, а

получилось бы у него рассмеяться-то в полный рот или нет?» И попутно

отметил, что почему-то в такие ответственные моменты, когда, кажется,

судьба дальнейшая решается, приходят в голову совершенно отвлеченные,

более того – глупейшие мысли.

– А нельзя ли узнать имя вашей подруги?

– З-зачем? – опешил Добряков.

– Да в ваших же прежде всего интересах, - ответила Анна Кирилловна. – Мы

можем ее в качестве свидетеля заслушать…

– Но ее там не было, в тот момент ее там не было! – снова вспылил Добряков.

– Пусть и не было, неважно, - не отступала Анна Кирилловна. – Мы только

уточним, действительно ли вы находитесь в таких отношениях, о которых вы

нам рассказывали. Поверьте, что если это подтвердится, то и претензий,

проще говоря, к вам будет меньше. Подтвердится тот факт, что вы защищали

честь близкого человека.

Рюмин издал какой-то неопределенный звук, похожий на скрип несмазанных

дверных петель.

– Это правда?

– Это истинная правда, - успокоила его Анна Кирилловна. – Следствие

должно учесть все обстоятельства, относящиеся к делу.

– Ну ладно, - помолчав немного, сказал Добряков. – Зинаида Николаевна ее

зовут. Кузихина.

– И адрес назовете?

292

Добряков назвал и адрес.

– В какое время суток она свободна от работы?

– Она на пенсии, поэтому всегда сможет явиться к вам, если вы об этом.

– Да, об этом, - подтвердила Анна Кирилловна.
– Ну хорошо, с вашей

подругой мы побеседуем чуть позже, а теперь давайте все-таки о вашем

поступке. Вернее – о преступлении.

Добряков вздрогнул и настороженно посмотрел на следовательшу.

– Ну что же вы, - укоризненно покачала головой Анна Кирилловна. – Умейте

отвечать за свои поступки. Вы ведь, кажется, боевой офицер?

– Был когда-то.

– Прекрасно. Значит, способны владеть собой, я надеюсь. Хотя, повторяю, прекрасно понимаю ваше состояние. Итак, ответьте мне: вы сознательно,

намеренно ударили тогда пострадавшего? То есть искали встречи с ним

специально для того, чтобы ударить?

– Да что вы! – взвился Добряков, но вспомнил совет и заговорил спокойнее: -

Я тогда… Ну, мы тогда с Зиной… с Зинаидой Николаевной, то есть, немного

повздорили. Она ушла от меня в расстроенных чувствах… Я выбежал

следом, кинулся к ней домой, ну, чтобы успокоить ее, что ли… И тут мне

встретился вот он, - Добряков слегка кивнул в сторону Рюмина. – «Что ты, говорит, такой невежливый, с подругой-то своей? Она, мол, только что пива

набрала да и побежала – куда, не знаю, но, мол, явно не в твою сторону». У

меня, понимаете, тоска такая на душе, а тут всякий… кому не лень еще

вмешиваться будет! Ну, и не выдержал я тогда, сам не свой был…

293

– Понятно, эмоциональное возбуждение, - кивнула Анна Кирилловна. – А

скажите, ударили каким-то специальным ударом, каким-то особенным

приемом, раз такие последствия мы видим на лице потерпевшего?

– Да… как вам сказать-то… В армии нас учили, конечно, боевые условия,

сами понимаете… Но в тот раз, поверьте, - Добряков приложил руку к сердцу

(«Опять какой-то глупый жест!» - мелькнуло у него), – я ни о чем таком не

думал. Видать, удар этот настолько в сознании, в памяти укрепился, что я

забыл тогда, что передо мной не смертельный враг, а так… шелуха какая-то…

Рюмин снова издал скрипучий звук.

– Давайте не будем оскорблять друг друга, - урезонила Добрякова Анна

Кирилловна. – Эпитеты постараемся не употреблять. Значит, вы не

сознательно таким жестоким способом ударили пострадавшего?

– Н-н-нет, совсем не сознательно, - замотал головой Добряков. – Говорю ведь, в запальчивости был, в тумане каком-то… Очень уж расстроился, что с

подругой так получилось…

– Расрефите мне? – послышался шепелявый, надтреснутый какой-то голос