– Извините меня, пожалуйста… Видно, и впрямь нервы. Вы правы. Простите.

– Вам нет необходимости извиняться! – возразила Анна Кирилловна, уже

совсем овладев собой. – Давайте оставим эмоции за порогом этого кабинета.

Мы здесь, чтобы разобраться в сути вопроса, а поэтому объявляю начало

очной ставки.

Добряков вздрогнул. Ему вдруг стало постыдно страшно, он готов был сквозь

пол провалиться за свою слабость, больше даже за то, что тот оказался

свидетелем этой его слабости. И еще понял, что, если в самое ближайшее

время адвокат не сумеет переквалифицировать статью, всему на свете конец.

– Подойдите поближе, пожалуйста, - сказала следовательша поверх головы

Добрякова. – Вот тут располагайтесь, - и она придвинула свободный стул

справа и впритык к стулу, на котором сидел Добряков. Ему, однако, было уже

все равно – настолько выхолостила его бесславная пикировка с Анной

Кирилловной.

Сзади него раздались неторопливые, осторожные шаги, и краем глаза он

увидел, как тот опустился на стул, - увидел только его ноги и стоптанные

кроссовки.

289

– Знаете вы этого человека, Добряков? – спросила Анна Кирилловна. – Не

задерживайте следствие, это не в вашу пользу.

Добряков медленно поднял глаза на Анну Кирилловну, по-прежнему не в

силах повернуться направо.

– Туда посмотрите, не на меня, - настаивала следовательша, кивая на его

соседа.

«Где ты, Зина?
– взмолился Добряков. – Мне и под пулями не было так

страшно!»

– Итак, мы ждем, - еще раз напомнила Анна Кирилловна.

Добряков медленно повернул голову направо и вздрогнул. Поначалу он

подумал, что ошибся, что перед ним другой человек, совсем не тот, кого он

так не хотел сейчас увидеть. Но это было только самым первым

впечатлением, и присмотревшись, Добряков различил знакомые

недружелюбные глаза. Остального лица не было видно: все оно, от

подбородка до головы, было сковано белым, как мука, гипсом. Нижняя

челюсть Рюмина покоилась в жесткой шине, от которой шли вверх, к вискам

две металлические скобки, крепившиеся где-то на голове под аккуратно

наложенной гиппократовой шапочкой.14 Свободными от гипсовой массы

оставались только рот, нос, глаза и щеки. Рюмин настороженно смотрел на

него в упор: опасался, видимо, каких-нибудь новых всплесков добряковской

эмоциональности, пытался схоронить в глазах и уголках рта затаенный

страх, но справлялся с этим с большим трудом; страх этот откровенно

читался в выражении его свободного от гипса лица: глаза, казалось, готовы

были выкатиться из орбит (настолько цепко он впился ими во врага), щеки

заметно подрагивали и наливались нездоровой бледностью, крыльные хрящи

14 Шапочка Гиппократа - повязка на голове, целиком прикрывающая свод черепа.

290

напряглись и приняли почти горизонтальное положение, как у ощерившейся

кошки.

Добряков с полминуты только изучал это лицо, потом как-то едва заметно

усмехнулся и повернулся к Анне Кирилловне.

– Знаю этого человека, - уже совершенно спокойно произнес он. – Это

Рюмин, мой сосед, которого я ударил позавчера за… за одни пакостный

поступок…

– Вот-вот, давайте и поговорим, что это был за поступок, - поддержала тему

Анна Кирилловна. – Расскажите, за что все-таки вы ударили пострадавшего?

Без эпитетов, пожалуйста, а конкретно – за то и за то.

– Ну да, я ведь говорил уже вчера, - заерзал на стуле Добряков. – Он слова

гадкие сказал мне…

– Какие слова? В чей адрес? – настаивала Анна Кирилловна.

– Ну, не в мой, разумеется… В адрес одного человека…

– Что это за человек, конкретнее говорите. Я имею в виду степень ваших

отношений. С какой бы вам стати заступаться за честь, как вы говорите,

«одного человека»?

Добряков помялся, искоса посмотрел на Анну Кирилловну, пытаясь уйти от

ответа, но та глядела на него, не отводя глаз.

«Не отвертеться», - понял Добряков и выдавил: