другая, если она разрушит все мои ожидания, но она все равно способна на нормальную

беседу. Но я сходил с ума, когда наблюдал ее разговор с кем-то. Я ревновал. Смешно. Мне

хотелось, чтобы она знала меня, чтобы она говорила со мной. И я почувствовал это тогда:

то странное, необъяснимое чувство, словно она единственный человек во всем мире,

который волнует меня.

Я заставляю себя сесть. Кидаю взгляд на блокнот, сжатый в руке.

Я потерял ее.

Она ненавидит меня.

Она ненавидит меня, а я отвергаю ее, и, возможно, я больше никогда ее не увижу – это

мое собственное решение. Этот блокнот, возможно, все, что осталось у меня от нее. Моя

рука все еще на обложке, заставляя меня открыть блокнот и найти ее; даже если на

короткое время, пусть даже на бумаге. Но часть меня также боится. Это может

закончиться не совсем хорошо. Это может быть не то, что мне хотелось бы увидеть. И да

помогут мне силы, если это окажется своего рода дневник, где описаны ее чувства к

Кенту. Тогда я просто выброшусь из окна.

Я ударяю кулаком по лбу. Мне нужно успокоиться и перевести дыхание.

Наконец, я открываю его. Глаза скользят по первой странице.

И только тогда я начал понимать ценность того, что я нашел.

Я продолжаю думать, что мне необходимо оставаться спокойной, что все это в

моей голове, что все будет прекрасно, и вот кто-то сейчас откроет дверь и позволит

мне покинуть это место. Я все время думаю, что это должно произойти, но такие вещи

не происходят. Этого не случается. Люди не забыли, какого это. Они не отказались от

этого.

Этого не происходит.

Мое лицо в затвердевшей крови, из-за того, что они бросили меня на землю, а руки

все еще дрожат, когда я пишу это. Эта ручка – мой единственный выход, мой

единственный голос, потому что у меня нет больше никого, с кем бы я могла поговорить,

нет сознания, потому что мое собственное тонет, а все спасательные шлюпки заняты,

а моя жизнь разбита, и я не знаю, как плавать, я не умею плавать, я не могу плавать, и

это становится так тяжело. Становится невыносимо сложно. Это как миллион

пойманных вскриков внутри меня, но я должна держать их при себе, потому что нет

смысла кричать, если ты не будешь услышан и никто не услышит тебя здесь. Никто

никогда больше не услышит меня снова.

Я научилась смотреть на вещи.

Стены. Мои руки. Трещины на стенах. Линии моих пальцев. Оттенки серого бетона.

Форма моих ногтей. Я выбираю одну вещь и смотрю на нее часами. Я храню время в

своей голове подсчетами секунд. Я держу дни в своей голове, записывая их. Сегодня

второй день. Сегодня день под номером два. Сегодня день.

Сегодня.

Здесь так холодно. Здесь настолько холодно, что я мерзну.

Пожалуйста пожалуйста пожалуйста.

Я захлопываю блокнот.

Я дрожу снова, и на этот раз не могу унять этот озноб. На этот раз потрясение идет из

глубины моей души, с глубоким осознанием того, что я держу в своих руках. Этот журнал

не о ее времени, проведенном здесь. Это не имеет никакого отношения ко мне, или к

Кенту, или к кому-либо еще. Этот журнал – о тех днях, которые она провела в изоляции.

И вдруг этот маленький, потрепанный блокнот стал значить для меня больше, чем что-

либо, чем когда-либо я владел.

Глава 10

Я даже не понимаю, как мне удается так быстро вернуться в комнату. Все, что я знаю,

это как я запер дверь своей спальни, открыл дверь кабинета, чтобы запереться там внутри,

и теперь сижу здесь, за моим столом, среди раскинутых бумаг и конфиденциальных

материалов, что встретились мне на пути, смотря на изуродованную обложку того, что я